Михаил Краснощеков - 200 снов по Вашему заказу

Рекомендуем читать на ночь в постели.

Описание сна можно распечатать на принтере

и на ночь положить под подушку.

…Не помню, куда и зачем я ехал…

Бегущая строка леса по обочинам дороги… Сумерки, караван встречных огней…

Помню лишь гаишника, жезлом приказавшего мне остановиться.

«Слишком маленький, карлик какой-то», – мелькнуло у меня в голове.

Еще помню детское лицо в фуражке, склонившееся к стеклу машины…

…Не волнуйтесь, – откуда-то из темноты прозвучал строгий голос. – Вас похитили! Это были первые слова, пробудившие меня от глубокого забытья.

Постепенно реальность вокруг просветлела и приобрела очертания.

Размытые контуры лица стали четче. Добрые строгие глаза. Белый платок. Очки.

«Вы попали в Детский Сад для взрослых».

…Признаться, я не мог вспомнить о себе ничего определенного.

Кто я, откуда, чем занимался?…

Сад вокруг цвел, зеленел, благоухал. По посыпанным ракушечником дорожкам двигалась странная процессия. Вожатая с алым галстуком и свистком на шее впереди, а за ней группа дяденек и тетенек по парам, одна за одной, взявшись за руки, весело и беспечно болтая и задорно смеясь, бодро шли на прогулку.

Взрослые на верандах, детских площадках и на качелях явно впали в детство: возились в песочнице, ползая на коленках, громко жужжали, изображая автогонки, прыгали на прыгалках, скакали на одной ножке, играя в классики.

Воздух был наполнен неповторимым детсадовским коктейлем: смех, крики, шум, гвалт, восклицания, топот ног.

Немного отдавало психбольницей.

Воспитатели (или надзиратели) громко вмешивались в толкотню и суету, окриками наводя порядок.

Пожилая няня, домомучительница, уперев руки в бока, набросилась на двух старичков с бородками и в очках, уединившихся на лавочке и ожесточенно споривших.

«Костромин, Савельев, опять о политике! Сейчас же прекратите ерундой заниматься! Играйте, как положено! Марш в группу!»

Спорщики, обескураженные, поплелись на веранду.

Лишь только кто-то из взрослых отрывался от группы и пытался погрустить, или просто поскучать, его тут же возвращали к игре.

Здесь было царство игры и толкотни, а «взрослые» грусть, печаль были под запретом.

Я обошел здание вокруг. Детские сад состоял из главного типового одноэтажного корпуса и площадок для игр, крытых веранд, песочниц и качелей вокрyг него. Со всех сторон детский сад глухой высоченной стеной обступал еловый лес.

«Васютин, ты когда научишься шнурки завязывать?! – услышал я из-за спины зычный командирский окрик домомучительницы.

Мне даже показалось, что она легко подтолкнула старичка профессорского вида под зад коленкой.

Полупьян, полусонен, я еще не до конца отдавал себе отчет в том, что происходит.

Прогулка подошла к концу. Нас снова построили, и друг за другом, пары взрослых детсадовцев, держась за руки, двинулись в здание детского сада на тихий час.

«Тихий час», – объявила нашей группе домомучительница, и мы разбрелись по койкам.

…На следующий день после полдника (манная каша с повидлом) нас согнали в актовый зал. В президиуме и на трибуне расположились мальчики и девочки лет 5—6 со строгими лицами, в нарядных галстуках и бантах.

«Уважаемые судьи! – обратился к восседающим председатель собрания в комбинезоне и кепке, чуть сдвинутой на затылок. – Начнем наше заседание!»

Детский суд

Так мы оказались на заседании детского суда.

«Слушается жизнь Малашникова Василия Леонидовича», – произнес четко и сурово юный председатель.-

Состав преступления: изобрел пулемет, который был продан в 100 стран мира, из него убито более 100 тысяч человек. Получил от взрослых 5 орденов, 3 почетных степени международных университетов.

«Негодяй! Подлец! Преступник!» – закипели, забулькали, забурлили от возмущения детские голоса.

– «Я длля обороны страны старался! Меня заставили! На благо человечества!» – испуганно выкрикивал Малашников в свое оправдание.

Однако приговор детского суда был суров:

«10000 принудительных прыжков через прыгалку, 3 дня без полдника, уборка туалета – 3 дня, – гласил строгий вердикт, оглашенный председателем.

Перед заседателями и собравшимися предстал очередной взрослый преступник перед детством.

Это был румяный, суетливый в движениях и непомерно любезный и улыбчивый толстяк с водянисто-голубыми глазами.

«Кем вы мечтали стать в детстве?» – начал допрос судья.

«Ллетчиком», – заикаясь, выдавил толстяк.

«А кем стали?»

– Депутатом, – растерянно и жалко.

Дети презрительно загудели.

– Рестораны, кутежи, вранье, демагогия!? – требовательно допытывался председатель.

– Да, да. Да! – У толстяка, словно у клоуна на манеже, брызнули слезы. Одна капнула на руку девчонки с косичками, и та брезгливо отдернула руку, словно это был кипяток.

…Строгим был детский суд. Каждого из нас, великовзрастных детсадовцев поневоле, приглашали на «ковер», подвергали жесткому перекрестному детскому допросу.

Детские вопросы были хлестки, требовательны и отрывисты, как пощечины.

Дети потребовали полного отчета о всей после-детсадовской жизни каждого из нас: кем кто хотел стать в детстве и кем стал, что успел в своей жизни, не предал ли, не поругал ли детскую мечту.

И вот вся наша жизнь в лучах детских вопросов и упреков предстала как в кривом зеркале: друзей предавали, мечту затаптывали в грязь будней, в погоне за золотым тельцом забыли себя, потеряли голову.

Настала пора ответить перед детством.

…Витя Абрамов стоя перед детским судом, весь красный от стыда, бледнея, краснея и потея, и напряженно вспоминал, где, когда, в какой момент своей жизни допустил промашку.

В детстве он мечтал стать космонавтом, ну хотя бы летчиком, на крайний случай, или ученым и исследовать подводный мир океана, а всю жизнь проработал кладовщиком на ликеро-водочном заводе.

Работа непыльная и прибыльная.

Но теперь вдруг Виктору Алексеевичу стало нестерпимо стыдно за несбывшуюся детскую мечту. Чего достиг? Что полезного сделал? – Вспомнить нечего…

С одной полной дамой случилась истерика. Она узнала в рыжеволосой сухой строгой даме в зале свою детсадовскую подружку, с которой вместе когда-то они твердо решили стать детскими врачами и даже торжественно поклялись осуществить мечту. И вот теперь, после 20 лет напряженной работы в публичном доме, о чем она расскажет подружке?!

Когда-то она готовила лучшие в детсадовской группе поздравления для мамы на праздники, любила ее безумно, осыпала поцелуями и нежными словами. А теперь, как выяснили дети-судьи, мать Раисы Ивановны доживала свои дни в кручине и печали в доме для престарелых.

«Можно ли вернуть им человеческий облик? – спросил разгневанный услышанным малыш с пухлыми красными щеками, в комбинезоне и с очками-пенсне на курносом носу. – Или они взрослые навсегда?!»