Александр Введенский - Оскудение веры

«В мире все гармонично, – учил он, – все соединено в одно стройное законченное целое. Если бы мы имели особо утонченный слух, мы бы могли в мировом пространстве внимать необычайной гармонии планетных сфер, как внимаем на земле привычным ухом музыкальную гармонию».

Уяснение этой мировой гармонии, точное определение ее законов, вычисление ее математическим путем и составляет сущность философского учения Пифагора.

После Пифагора и его великих предшественников, вселенная, мировая природа для пытливости философского гения не представляет больше ничего достойного, и философия природы уступает свое место философии человека. Вместо основного принципа древней греческой философии: «познай вселенную», Сократ провозглашает: «познай самого себя».

В ряду других греческих мудрецов Сократ – новое и исключительное явление. Насколько те жили внешней природой, старались разгадать тайну ее бытия, настолько Сократ не любил и не интересовался внешней природой. Когда однажды ученики, чудным весенним днем, стали звать Сократа на прогулку за город, он отказался и спросил:

– Чему меня может научить эта глупая, хотя может быть, и красивая природа?

В Сократе философская мысль шагнула далеко вперед. Она от стихийной природы перешла к разумному человеку. Мало того, она наметила и последний, важнейший шаг. Сократ говорил, что он сам знает только то, что ничего не знает, и других ничему не может научить, а если в его речах есть что доброе и высоко ценное, то это от «даймона», от Божества, голос которого он слышит в себе.

Философия гениального сократовского ученика, Платона, и есть, по преимуществу, философия «даймона», философия Божества. Великий преемник Платона Аристотель новых горизонтов для полетов философской мысли открыть уже не мог. До него философским гением были охвачены все сферы познания, и ему оставалось заняться законами самого познания, что главным образом, и делает последний великий греческий философ и первый автор логики, Аристотель.

Таким образом, философская мысль человечества в своем естественном развитии прошла три стадии: познание природы, познание человека и, наконец, познание Божества. Это –альфа и омега, начало и конец, предельные границы духовной жизни, роста и развития человека. Сначала стихийность (природа), потом разумность (человек) и завершение всего – святость (Божество).

Тут вершины философской мысли сливаются с религией, и религиозное понимание мировой жизни является высшей философией.

Поясним эту мысль простыми примерами.

Возьмите различные отношения человека к природе. Для человека, стоящего на низшей стихийной точки понимания мира, природа представляется громадной кладовой, складом провизии, доставшимся ему в добычу. Для человека, поднявшегося на вторую ступень понимания миробытия, смотрящего на все сквозь призму разума, природа представляется беспредельным научным кабинетом, богатейшей лабораторией, полной глубоких научных тайн. Для человека же религиозного – понимание природы как куска добычи, как жирной кости, доставшейся голодной собаке, кажется бедным, убогим по внутреннему содержанию, унизительным и оскорбительным для его собственного достоинства. Не удовлетворяется он и взглядом на природу как на богатый научный кабинет. Он смотрит на мир как на дивный и необъятный Божий храм, где все голоса природы – и раскаты грома, и трель соловья, и шелест лесной листвы, и рев водопада – сливаются в один общий гармоничный гимн.

Другой пример.

Возьмите взаимные отношения людей. При стихийном понимании, человек для человека–волк. Один смотрит на другого как на верного соперника, как на врага в общей схватке за существование, как на опасного конкурента за жизненным столом, где видится больше голодных ртов, чем накрытых приборов.

При научном понимании вопроса человек рассматривается как отдельный общественный атом, как клеточка общественного организма, и взаимные отношения людей – как отношения труда и капитала – определяются законами политической экономии и других социальных наук. Для религиозного же человека всякий другой человек, независимо от его работоспособности, от его положения, взглядов и убеждений, есть ближний брат, которого следует окружать самою нежною любовью и за которого в нужде обязательно надо душу отдать.

Отсюда ясно, что высшее понимание всей мировой жизни и различных отдельных ее проявлений – есть понимание религиозное. Всякое иное понимание неизбежно будет пониманием идейно бедным, не охватывающим всей глубины предмета или вопроса.

Если же религиозное понимание мировой жизни является высшей философией, что доказывается и историей философии, и историей культуры, то говорить после этого, что теологическая стадия есть удел первобытных людей, по крайней мере недобросовестно.

А если верно то, что религиозное понимание есть высшая философия, последний этап в развитии человеческого сознания, значит, неверно то, будто последняя стадия нашего мышления исключает возможность христианской веры, значит, есть какая-то другая причина современного неверия. Какая же именно?

Нам кажется, что главная причина современного неверия кроется в том, что люди отрешились от дум о горнем мире, приникли к земле и живут и дышат только ею. Апостол говорил христианам: «Горняя мудрствуйте, а не земная». Люди же мало-помалу забыли этот спасительный глагол, осуетились своими помышлениями, перенесли все свое внимание с божественных высот на грешную землю и прониклись ее думами, интересами и заботами. Они, как говорится, с головою ушли в заботы о благах внешнего, материального мира. У них и минутки свободной не осталось, чтобы, побыть наедине с самими собою, подумать о Боге, о загробном мире, о душе.

У Панкратова, в его интересной книжице «Ищущие Бога» мы находим такой любопытный пример (Панкратов. Ищущие Бога. Москва, 1911 г., стр. 6).

Один бывший московский купец, окончательно разорившийся, в беседе с другим, тоже, кажется, разорившимся купцом говорил:

«Целый век мечемся, а для чего – сами не знаем. Родятся, растут дети, – мы не видим… Ангелок радость свою показывает, улыбается свету, а нам некогда посмотреть, нужно ехать по делу. Проживем в такой белой горячке жизнь и как станем подводить балансы, ан и не знаем – зачем жили? Неужели затем, чтобы дома строить? Да пропади они пропадом. Я стою вот у фонтана, думаю… и хочется мне иногда влезть на Ивана Великого, ударить в Царь-колокол, выстрелить в Царь-пушку, чтобы земля задрожала и совесть людская проснулась. Хочется крикнуть с Ивана Великого всей торговой Москве: «Остановитесь! Христом Богом молю, остановитесь, пока еще не поздно. Бросьте наживу, посмотрите в душу, чем живет она. Верните к себе радость простой Божьей жизни. Не гонитесь за грошами, вы упускаете «тысячи»… Но знаю, никто меня не послушает… Скажут: когда был богат, так не рассуждал, а голытьбе мало ли что в голову придет…