Антоний Сурожский - Быть христианином

Что же это значит? Это значит, что вера, по слову Апостола, есть уверенность в невидимом (Евр. 11:1). Христа я не видел, но я Его встретил, и абсолютно уверен в этом до сих пор, спустя почти восемьдесят лет, как я был уверен тогда.

Но потом мне пришлось выражать свою веру, передавать ее. И много лет спустя мне попала книга святого Макария Египетского, где он делает различие между опытом веры и выражением его на словах. Он говорит: представьте себе, что темной ночью вы лежите в челноке, который несет река или море. Над вами бездонное небо, звезды, вас качает вода, и вы всем существом переживаете это баюкание. А потом начинается отлив, и ваш челнок садится на песок. В тот момент вы уже не чувствуете убаюкивающего качания челнока, но во всем вашем существе оно продолжает присутствовать. Вы знаете, что оно было, вы все еще чувствуете его в себе. Это и есть момент, когда из опыта веры мы можем перейти в ее выражение, можем начать говорить о том, что пережили всем телом, всей душой.

И это очень важный момент в Церкви. Все апостолы, все святые, все грешники, которые когда-либо прикоснулись хоть края ризы Христовой, могут сказать: в тот момент что-то со мной случилось, в тот момент я что-то пережил, почувствовал, и могу попробовать вам это передать как-то косвенно… А что значит «косвенно»? Мы все умеем говорить, но передать – как возможно? Неужели человек просто поверит мне или кому-нибудь из нас, потому что мы скажем: «Это со мной случилось»? А может, ты врешь, может, ты ошибаешься, может, тебе показалось. Как это объяснить?..

И вот тут мне вспоминается рассказ из Евангелия о том, как Христос явился после Своего Воскресения десяти ученикам (Иуда уже умер, а Фомы с ними не было). Они встретили Христа и возликовали о том, что Он жив, что смерть над Ним не имеет власти, что Он победил зло, смерть; победа принадлежит Ему. А потом вернулся Фома, и остальные ему начали рассказывать о том, что видели воскресшего Христа. Он окинул их взором и ответил: Если не вложу перста моего в раны от гвоздей, не поверю (Ин. 20:25). Почему? Потому что, глядя на них, он увидел, что с ними ничего решительного не случилось. Да, они ликовали, но остались теми же самыми учениками, какими были раньше. Преображения в них Фома не увидел. Это преображение случилось позже, когда они приняли дар Святого Духа. Но до того Фома не мог поверить их словам, потому что не увидел в них решительной и решающей перемены.

И вот это случается с нами постоянно. Между нами, грешниками, которые иногда светим малым светом, как свечка может гореть на чердаке, и святыми, которые сияют, как святой Серафим Саровский просиял перед глазами Мотовилова, разница, конечно, колоссальная. Но если человек может через нас, в нас увидеть какой-то свет, если он, глядя на нас, увидит, что мы не такие, какие все люди, что из нас льется свет вечной жизни, тогда он может поверить нашему слову, вернее, даже не слову, – поверит нам. Один христианский писатель говорит, что между неверующим и верующим должна быть такая же колоссальная разница, как между изваянием, статуей и живым человеком. Статуя может быть прекрасна, прекраснее всякого человека, но она остается деревом или камнем. Человек может быть и невзрачен, но в нем что-то сияет Божественным светом. И этот писатель говорит, что когда неверующий встречает верующего, он должен бы остановиться и воскликнуть: «Что случилось? Я ожидал встретить статую, а передо мной статуя, которая ожила, она живая, движется, она мне передает нечто, чего я никогда раньше не видел!»

Вот это – существо Церкви в личности каждого человека, по мере его приближения ко Христу, приобщения Христу, принятия Святого Духа, в этом разница между человеком верующим – и неверующим, чуждым Церкви. Но «чуждый» человек тоже является человеком в полном смысле слова. Это человек, который, как сухие дрова, ждет момента, когда искра падет, и он сам загорится. Он не «обесчеловечен» своим неверием, это человек, который еще не нашел полноты жизни. И нам, верующим, нам, которые встретили Бога и Христа, надлежит сиять таким светом, излучать такой свет, – не обязательно слепящий, может быть, свет малой свечки, который заставил бы встречающих нас сказать: «В этом человеке есть нечто, чего никогда раньше и ни в ком я не встречал!».

Это – существо Церкви, это – ее настоящая природа. Церковь тогда делается тем, чем она по существу является: телом Христовым, то есть продолжением через тысячелетия и века воплощенного присутствия Бога, плотью Сына Божия, предлагаемой нам в Таинствах, и присутствием Святого Духа. Церковь – явление Христа, явление Святого Духа, явление вечной жизни. Церковь – место, где Бог и человек соединены, место, где Бог может встретить чуждого до сих пор Ему человека; и самое чудо этой встречи. Вот чем является Церковь.

Сейчас речь будет о таинствах Церкви; и для того, чтобы понять их значение, надо углубиться немножко больше, чем я это сделал в прошлой беседе, в понимание самой Церкви. Церковь – это Богочеловеческое общество, где присутствует полнота Божества, так же как полнота человечества; а вместе с этим Церковь является человеческим обществом на пути к спасению. Это я хочу пояснить.

Божественная природа Церкви определяется тем, что первым ее членом является Господь наш Иисус Христос и в Нем обитает вся полнота Божества телесно (Кол. 2:9). Кроме этого, благодаря тому, что Христос присутствует в Церкви полнотой Своего человечества и полнотой Своего Божества, Церковь соединена неразлучно и с Богом Отцом, и со Святым Духом, Который послан в нее и ей в день Пятидесятницы, и присутствие Которого продолжает действовать в каждом члене Церкви. Но и человечество присутствует в Церкви в двух видах: с одной стороны, совершенное человечество, каким мы его видим во Христе, с другой стороны – несовершенное человечество, какое мы сами являем лично как особи и все вместе. Поэтому о Церкви можно сказать, что она – Богочеловеческое общество, но человеческий элемент в ней непрост: с одной стороны, явлена полнота того, чем должен и может быть человек, с другой – неполнота того, чем он является в данное время. И тут можно сказать словами отца Георгия Флоровского, одного из самых великих богословов нашего времени, что Церковь одновременно и дома, и на пути, in рatria et in via. Она дома в том отношении, что невозможно ничего прибавить к тому, что представляет собой Церковь; однако каждый из нас должен себя перерасти благодатью Святого Духа и в течение всей своей жизни входить все глубже и глубже в полноту церковную.

И вот это не может быть совершено человеческой – даже самой доброй – волей. Мы можем жаждать, томиться по Богу, можем делать все, что нам доступно, для того чтобы вырваться из нашего греховного состояния и прорваться к Богу, но это совершить до конца сами не можем. Так же как в человеческих отношениях: можно любить человека всем сердцем, всем существом, но если не встречаешь ответной любви, то соединение двух не может совершиться. Конечно, Бог нас любит. Он нас полюбил раньше даже, чем мы Его познали, раньше, чем мы себе представили, кто Он такой и каков Он. Апостол Павел рассуждает о том, как изумительно, как невероятно и сверх нашего понимания то, что Христос Свою жизнь мог отдать за нас, когда мы были еще врагами Богу. Он говорить, что и за друга своего мало кто жизнь свою положит, а за врагов?.. А Христос нас так именно полюбил, Бог во Христе такую любовь проявил к нам. И мы можем рваться к Богу, обращаться к Нему всем своим существом, не страшась того, что Он нас не примет.