Глен Мулин - Тибетская книга мертвых (сборник)

При поверхностном прочтении изложенного Платоном процесса перерождения, его, как и «Бардо Тхёдол», можно понять буквально. Платон, посвященный в греческие мистерии, так же, как и Геродот, никогда не упоминает об эзотерических учениях открыто, но использует образную и зачастую намеренно вводящую в заблуждение фразеологию. Вполне можно допустить, что он умышленно добивался того, чтобы непосвященные именно так и воспринимали описанную сцену. Тем не менее при более глубоком рассмотрении данного отрывка становится очевидным, что смысл его не в экзотерической доктрине переселения человека в низшее существо или наоборот. Упоминание о выборе, сделанном Одиссеем, дает нам ключ к реальному его смыслу. Одиссею выпал жребий выбирать последним; каждый из предшествовавших ему героев пренебрег возможностью выбрать «жизнь обычного человека, не знающего забот», а Одиссей выбирает эту судьбу, как лучшую из всех.

Если мы подумаем о том, какую именно жизнь выбирает себе каждый из греков, предшествующих Одиссею, то обнаружим, что она явно символизирует характер того, кто делает выбор.

Так Орфей, основатель орфических таинств, божественный учитель, которого греки считали величайшим из арфистов и наиболее просветленным из поэтов и певцов, посланный богом пения и музыки Аполлоном на землю для обучения людей, вполне логично выбирает «жизнь лебедя». Лебедь с незапамятных времен, как и сейчас, считается символом пения и музыки, и, если правильно истолковать образный язык Платона, Орфею суждено было заново родиться в качестве великого поэта и музыканта, что было совершенно естественно. Предположение о том, что человек Орфей может на самом деле родиться лебедем, может допустить экзотерист, но для эзотериста оно покажется несостоятельным.

Точно так же весьма символично, что Фамира, древний фракийский бард, прославленный арфист и певец, выбирает жизнь сладкоголосого соловья.

Аякс, гомеровский герой, который был храбрейшим из греков после Ахилла, вполне естественно выбирает жизнь льва, ибо царь зверей с незапамятных веков был символом храбрости или бесстрашия, который признавали почти все нации и расы.

Агамемнон, который делал свой выбор следующим, выбирает жизнь орла, ибо среди греческих героев он был главным, как Зевс – среди богов Олимпа. А поскольку Агамемнон считался инкарнацией Зевса и ему поклонялись как одному из божеств, то ему назначается символ Зевса, то есть орел.

Аталанта, самая быстроногая из смертных, прославившаяся тем, что побеждала в состязаниях по ходьбе своих поклонников, совершенно естественно заново рождается великим атлетом. В ее случае Платон не использует никакой символики. Язык символов не используется и в случае с хитроумным Эпеем, который построил Троянского коня и чья позднейшая трусость вошла в поговорку. Его душа переходит «в природу женщины, искусной в ремеслах».

Что касается шута Ферсита, примеряющего обличье обезьяны, то здесь комментарии излишни. Соответственно, выражения, касающиеся отвращения героев к рождению от женщины, судя по всему, чистая метафора и используются просто в качестве литературного средства, так же как отрывки, касающиеся «животных, укрощенных и диких, которые изменялись из одного в другое и в соответствующие человеческие натуры – хорошие – в мирных, и злые – в лютых, во всевозможных сочетаниях», и о «пищах, таких как лебедь и другие музыканты, которые хотели стать людьми».

Даже обычная душа, первой делавшая свой выбор, хотя и не принадлежала ни воплощенному божеству, такому как Орфей или Агамемнон, ни герою, подобному Аяксу, и обладала умом, затемненным животными наклонностями, тем не менее не была назначена Платоном, как это случилось бы, если бы он верил в экзотерическую доктрину перерождения, к рождению в форме низшего существа. В этом случае он не использует животное-символ.

«Тот, кто делал свой выбор первым, приблизился и в одно мгновение выбрал жизнь величайшего тирана. Поскольку его ум был помрачен безумием и чувственностью, он сделал свой выбор, не задумываясь, и поначалу не осознал, что обречен, среди других несчастий, на пожирание собственных детей… А он был одним из тех, кто явился с небес и в прошлой жизни обитал в упорядоченном государстве, однако его добродетель была лишь следствием привычки, а не результатом философских размышлений».

И, как учит на своем языке «Бардо Тхёдол», настаивая на необходимости правильного знания для верующего, следующего по боддхическому Пути, так же учит и Платон:

«Ибо если человек, приходя в этот мир, с самого начала посвящал себя здравым философским размышлениям, и жребий ему выпал достаточно удачный, он, как сообщает посланец, может быть счастлив на земле, да и путешествие его в другую жизнь и возвращение в эту пройдет не по тернистому подземному пути, но по гладкому небесному» [37].

С помощью символов и метафор Пиндар, Эмпедокл, Пифагор и Сократ, так же как Платон и греческие мистерии, учат доктрине перерождения.

На золотой надгробной табличке, найденной при раскопках близ Сибариса, есть следующая надпись: «И такя вырвался из круга, мучительного и полного страданий» [38]. Эта чисто буддийская и индуистская фраза, как и известные орфические учения, позволяет предположить, что в Древней Греции доктрина перерождения была широко распространена, по крайней мере среди культурных греков, посвященных в таинства.

Символизм, подобный тому, что использовал Платон, использовался и теми, кто записывал буддийские священные книги. В качестве примера можно привести легенду о рождении самого Будды, изложенную в версии северной школы. Отрывок из тибетской «Виная Питака», или «Дулва» (наиболее достоверной и, вероятно, древнейшей части «Бкан-хгьюр»), III, лист 452 аэкземпляра, хранящегося в Ист-Индиа-Офис в Калькутте, гласит:

«Итак, будущий Будда пребывал на небе Тушита и, зная, что время его пришло, предварительно узнал о пяти вещах: во-первых, о подходящей семье [в которой следует родиться], во-вторых, о стране; в-третьих, о времени; в-четвертых, о народе; в пятых, о женщине. И, придя к решению, что Махамайя – это именно та мать, которая ему нужна, в полночь он вошел в ее утробу в образе слона. Тогда у царицы было четыре сна: во-первых, она увидела, как в ее утробу входит белый слон с шестью бивнями; вовторых, она переместилась в верхнее пространство; в-третьих, она поднялась на огромную каменистую гору; в-четвертых, перед ней склонилось огромное множество людей.

Прорицатели предсказали, что она родит сына, обладающего тридцатью двумя признаками великого человека. “Если он останется дома, то станет правителем мира; но если сбреет волосы и бороду и, надев оранжевое одеяние, покинет свой дом, чтобы стать бездомным, и отречется от мира сего, то станет татхагатой, архатом , совершенно просветленным буддой”».