Галина Барышникова - Мастерская сновидений

А Ангел сидел на вентиляционной башенке и внимательно его разглядывал. Жорж посмотрел вокруг: светает. Серо-голубое небо казалось продолжением глаз Ангела… даже не так – само небо, казалось, смотрело на него, и Ангел был его продолжением. И Жоржу вдруг так захотелось домой, словно бы его поманили, словно бы он уже возвращался. Он настолько это почувствовал, что ему даже послышался нетерпеливый перезвон ключей. Домой! Скорее домой! Ангел улыбнулся.

– А у твоих ключей милый голос, – сказал он. И Жорж понял, что всё это время они не разговаривали.

Он смущённо переваливался с одной ноги на другую: всё-таки не покидало чувство, что кто-то зовёт, вот даже за ногу дёргает – он потряс ногой, не помогло. Жорж поёжился от холода – предрассветная влажность лезла за воротник. Ангела тоже передёрнуло.

– А пойдём ко мне, чайку попьём? – неожиданно произнёс Жорж.

– А пойдём, – опять улыбнулся Ангел.

– А как мне тебя называть?

– Азриэль.

– Азриэль… Азриэль – красиво. А послушай, Азриэль, ты, наверное, всё знаешь… Что такое любовь? А?

– Формула счастья. Единственная формула счастья. Я рад, что ты меня об этом спросил.

Они вдруг неожиданно, как-то сразу оказались на кухне. Жорж рассеянно оглядывался по сторонам, словно был вовсе и не в своей квартире.

– Ты там, где твоё внимание. Сам же только что сказал – на кухню.

– А-а, – по-детски потянул он.

– Запомни: ты там, где твоё внимание. И не удивляйся так долго. Иди лучше, поправь свою ногу – затекла ведь вся. – И Ангел втолкнул его в комнату.

Ну, так и есть! – Он валялся на кровати, а на нём сидел чёрный французский бульдог. Пёс зарычал, увидев их. Жорж открыл глаза и сел на кровати.

– Ты кто? – спросил он, увидев Ангела у своего ложа.

– Ну вот! Ладно. Давай всё сначала. Я – Ангел твой Азриэль.

– Мой?

– Ну не твой, а посланный к тебе, какая разница сейчас? Сам ведь предложил чайку попить. – И Ангел театрально развернулся, словно собрался уходить.

– Подожди, я всё вспомнил. – Жорж встал с постели и растёр затёкшую ногу. – Я что, каждую ночь так из себя вываливаюсь?

– Наверно, кто ж тебя знает.

– А от чего не помню?

– Я же тебе уже говорил – ты там, где твоё внимание.

– Слушай, а кто ты?

Ангел даже пошатнулся от возмущения.

– Как? Опять? Я же тебе уже говорил – Я – Ангел твой – Азриэль.

– Да нет, это я уже понял, но – кто ты?

– Я хранитель всего самого лучшего в тебе. Конгломерат твоих качеств. Точка всех твоих путей, как по ту сторону, так и по эту. Ты из меня выходишь. И в меня же возвращаешься. Как цветок, сворачиваешься и распускаешься из бутона. Из меня. Я – Ангел твой Азриель. Я – твоё верхнее отражение.

– Скажи, а каждая вещь имеет своё отражение? – растерянно спросил Жорж.

– А ты как думаешь?

– Ну… если поставить зеркало…

– Вот ты и ответил на свой вопрос. Все миры отражаются друг в друге. Что вверху – то и внизу. Ты же знаешь.

И Жорж действительно вспомнил, что несколько дней назад, готовя статью для Петра Александровича, читал эти строки из Гермеса Трисмегиста. Мало того, что читал, он долго размышлял над ними, а потом вставил в свою эпопею об алхимиках.

– Так что ж получается, ты входишь во все мои мысли? – возмутился он.

– Остынь, – Ангел сидел в кресле, его белые крылья в утреннем свете казались голубой джинсой за плечами, и вообще весь его вид был преувеличенно светским – нога на ногу, острый, лишённый скромности взгляд… – Миры не просто отражаются, но иногда и пересекаются, а в точке пересечения они взаимопроникают. И тогда двое становятся одним.

– И ты знаешь всё, о чём я думаю?

– И даже то, о чём ты и не думаешь.

– Если бы я был сверху, как ты сейчас, я бы тоже смеялся.

– Посмейся. В тебе тоже есть над чем посмеяться. В тебе есть твой верх, который знает то, чего и знать не хочет твой низ. Ты что думаешь, ты одноэтажный что ли?

– И как же зовётся мой верхний этаж?

– Мне кажется, что сегодня мы уже несколько раз знакомились.

– Ты?

– А тебе что-то не нравится? Интересно, а как бы ты сам себя представил?

– Жорж, Гога, наконец, Георгий… – он встал с дивана, сунул сигарету в сухие губы.

– Закуришь – уйду, я уже и так подзадержался. И, кстати, за чай спасибо.

Жорж выплюнул сигарету.

– Пойдём, – сказал он и направился к кухне. – Слушай, сумасшедший дом какой-то. Слушай, – повторил он, – а может быть, я уже умер?

– Господи! – Ангел задрал голову кверху, словно бы и вправду позвал, – Господи, до чего же всё банально. Может я рано пришёл? Может он ещё не готов? – Ангел посмотрел в глаза Жоржу.

– К чему не готов?

– Видеть себя дальше. И исправлять ошибки. Ты обманул меня своими последними мыслями. Ты так отчаянно ломился в мои двери в течение последних месяцев, что я подумал… Всё, давай свой чай, и я пошёл.

Жорж подошёл к крану, налил воды и включил чайник. Кухня сразу же наполнилась тихим шкворчанием и шумом подогреваемой воды. Ангел и Жорж молчали. Лениво к ним вышел бульдог, понюхал место, где сидел Ангел, хотел, было, зарычать, но раздумал, а только хлебнул из миски воды и пошёл обратно спать. Раздался щелчок – чайник выключился. Жорж насыпал в чашку заварку и залил кипятком.

– Ничего, что я так?

– Как тебе будет удобно. Всё равно я пить буду через тебя.

– Что ЧЕРЕЗ МЕНЯ?

– Пей. И дай мне напиться, – требовательно сказал Ангел. – Когда я смотрю на тебя – мы в контакте – и я чувствую всё, что испытываешь ты. Сейчас я хочу выпить с тобой чаю. По-другому я не могу.

Жорж сделал глоток – Ангел зажмурился: «Хорошо, – сказал он. – Горячо. Только не сладко». Жорж подсыпал сахару, размешал ложкой. Сделал глоток. «Вот теперь очень хорошо», – сказал Ангел.

– Всё, что происходит – нормально?

– Надеюсь, что нет. Надеюсь, что ты поднялся над нормой. Мне так показалось. У нас мало времени, но мы скоро ещё увидимся, мне так почему-то кажется, – Ангел хитро ему подмигнул, – а пока я быстро отвечу на твои вопросы – я знаю, они мучают тебя. Слушай:

Творчество – это поток сознания.

Жизнь человека – это поток сознания.

Литература – если она похожа на жизнь – это поток сознания.

Поэтому всё, что ты пишешь, имеет право быть. Никого не слушай – только себя. Пиши так, как хотел бы прочитать в книжке любимого писателя. А на критиков и на своего шефа – забей!

Жорж расхохотался.

– Я вижу, ты в совершенстве овладел моим языком!

Утро. Пронзительный запах весны. Совсем рано. Птицы поют. Ещё не слышно машин. Сандра распахнула окно. Сандра? Почему Сандра? Да просто причуды. Звали её Элеонора Александровна Румянцева. Очень долго и очень взросло. Сначала она называла себя Эля, потом – Лео, а позже утвердила для себя и друзей – Сандра, по отчеству. Ей так хотелось. Я думаю, что в какой-то момент она вдруг затосковала по отцу, но даже сама не поняла этого импульса, а просто переименовала себя в очередной раз, с акцентом на отчество. Была она высокой и, пожалуй, даже слишком худой девушкой с волосами цвета льна, голубыми глазами, которые темнели, когда она была чем-то рассерженна, и становились почти прозрачными, как капли родника – в момент нежности: тогда её глаза превращались в зеркала, которые отражали мир, заглядывающий ей в глаза. И она улыбалась. Часто. От этого на её молодом лице, у губ даже образовались морщинки. Но это всё к слову, чтобы вы лучше представляли, о чём я рассказываю…