Холли Борн - Родственные души

Он снова ее бесил. Самодовольный придурок.

– В течение следующей недели следи за всеми показателями. И дай знать, если появится что-то подобное. Хотя я в этом сомневаюсь. – Анита старалась игнорировать дрожь, пробежавшую по позвоночнику. – Что ж, будем надеяться, этого не случится.

И она вышла из лаборатории.

СЛЕЗЫ НЕ ЗАСТАВИЛИ СЕБЯ ЖДАТЬ. Я мчалась домой и чувствовала, как они катятся по щекам. Я не могла понять: это слезы ярости или унижения? О чем я думала? У обычных людей не бывает таких эмоциональных всплесков. Я же не героиня какого-то фильма, в котором после простого драматического монолога злые люди признают свои ошибки. Это настоящая жизнь. Реальность. Подлецы никогда не испытывают сомнений и не задумываются о своих действиях. При этом такие, как я, держат рот на замке, терпят плохое обращение и тратят впустую свою жизнь, уповая на карму, а потом с горечью осознают, что ее не существует.

Вот это ночка! Я задрожала, игнорируя взгляды прохожих. Думаю, не часто они видят бегущего и рыдающего подростка. Мой телефон в сумке гудел как сумасшедший, но я решила не обращать на него внимания. Буду разбираться с последствиями завтра, когда на это появятся силы. Я все время вспоминала выражение на лице Рут, когда я упомянула про хламидиоз. Я же обещала, что никому об этом не расскажу!

Чем ближе я подходила к дому, тем тише и темнее становилось на улице. Расстояние между домами все увеличивалось, в конечном счете позволяя втиснуть между ними частные, изолированные и ухоженные лужайки. Слезы начали стихать, а плач помог выплеснуть эмоции.

Нельзя изменить прошлое. Этому меня также научили на терапии. Так что нет смысла убиваться.

Я старалась не думать о Ное, но это оказалось трудно. Ведь никогда прежде так не реагировала на парня! Я крепко обхватила себя руками, вспоминая тот момент, когда наши взгляды встретились. Может, это и бред, но я была уверена, что тогда в толпе он перехватил мой взгляд. Будто искал меня. Да, определенно бред, но мне казалось именно так. От одной мысли о нем мое сердце начинало биться, как басы в ночном клубе. Неужели я влюбилась? Нет, так дело не пойдет. Тем более он менее чем за пять минут показал себя полным придурком. Подумать только, он смеялся над чьим-то психическим заболеванием. И это с учетом того, что, по словам Лиззи, сам страдал от депрессии.

Я свернула в свой квартал и порылась в сумке в поисках ключей. Шагая по подъездной дорожке, запретила себе думать о случившемся, пока чуточку не протрезвею, а также не стану менее потной и менее эмоциональной.

Папа, как всегда, дожидался моего возвращения. Я кинула сумку на кофейный столик в гостиной, и он, опустив газету, посмотрел на меня сквозь очки в форме полумесяца:

– Как прошел вечерок, милая?

– Он прошел, – я на мгновение замолчала, – нормально.

Папа кашлянул и аккуратно сложил газету. Затем похлопал по подлокотнику кресла, приглашая меня присесть:

– Настолько плохо? Иди сюда, расскажи мне.

Я скинула вонючие балетки и свернулась возле него.

– Ну, – начала я, – у меня снова была паническая атака. Позорище!

Папа приподнял брови, но ничего не сказал. Если мои слова и расстроили его, то он об этом умолчал.

– А потом Рут сказала одному парню, будто я потеряла сознание из-за того, что посчитала его невероятно красивым. Думаю, она пыталась произвести на него впечатление, высмеивая меня.

Что тоже не удивило папу.

– Это похоже на Рут.

– Да, это в ее стиле.

Он снова поднял газету. Я прищурилась, чтобы просмотреть заголовки.

– Что происходит в мире? – спросила я скорее по привычке, чем из любопытства.

Папа встряхнул газету.

– О, знаешь, мир рушится. И так далее и тому подобное.

Я положила голову ему на плечо:

– Значит, просто еще один обычный день? Все так же наполненный мучениями?

Он улыбнулся:

– Верно.

Я наблюдала за папой, пока он читал газету. На нем был темно-бордовый шерстяной джемпер, который мама не раз сдавала в благотворительный магазин, а он потом выкупал, потому что когда-то именно такой был у Пола Маккартни. Странно ли, что мне нравился папин запах? Он меня успокаивал. И был родным.

Дело в том, что я папина дочка. Его маленькая принцесса. Как с любовью говорила мама: «Счастливая случайность». Родители не планировали заводить второго ребенка после рождения моей сестры Луизы, особенно учитывая их возраст. А потом Луиза вышла замуж и съехала, и это, думаю, их напугало. Особенно папу. Поэтому мне уделяли много внимания. Но иногда мне этого не хотелось, так как не верилось, что я когда-нибудь встречу человека, который будет так же хорошо относиться ко мне, как папа.

Меня начало клонить в сон, но мне было так уютно, что я осталась сидеть.

– Я накричала на Рут, – сказала я. – И велела впредь не использовать мои панические атаки в своих подкатах к парням.

Я замолчала, размышляя, стоило ли продолжать.

– А потом сказала парню, которого она пыталась закадрить, что у нее было ЗППП.

Вот теперь папа удивился. Он снова отложил газету и посмотрел на меня.

– Это так ужасно, – продолжила я. – Не знаю, что на меня нашло. Я просто страшно разозлилась. Она больше никогда со мной не заговорит. А какой-то парень узнал про меня все. Я чувствую себя униженной.

Я закончила речь и ждала папиного ответа в надежде, что он поделится своей мудростью.

– Так, – сказал он, – значит, просто еще один обычный день? Все так же наполненный мучениями?

И тут неожиданно для себя я рассмеялась.

Всегда приятно просыпаться воскресным утром. И первые пять минут именно так и было. Сквозь занавески проникал свет, и я с удовольствием наслаждалась теплом и уютом кровати. Но потом, конечно же, вспомнила о произошедшем. Я вскочила и отыскала телефон, который оставила в куче вчерашней одежды. Разблокировав экран, увидела девять пропущенных звонков: четыре от Лиззи, четыре от Аманды и один с неизвестного номера.

Не стоило так сбегать. Тогда это казалось эффектным и важным ходом, но сейчас я понимала, что это скорее было эгоистично и глупо. Подруги переживали за меня. Чертовски злились, но переживали. Я провела пальцами по волосам и поняла, что сегодняшний день потрачу на извинения.

По дому разлетелась трель дверного звонка, и я услышала, как мама ее открыла. Вероятно, кто-то из соседей пришел попросить молока – такой у нас был квартал, с местными интригами и уличными вечеринками.

Как же я удивилась, когда в комнату с мертвенно-бледным лицом ворвалась Лиззи.

– Так, значит, ты жива, – сказала она.

Я подняла с пола толстовку и быстро натянула ее через голову:

– Лиззи, мне так жаль…

Она перебила меня:

– Если ты собираешься извиниться за вчерашнюю истерику, то не стоит.