Ирина Трофимова - Две тайны Аптекаря

— Марк, пожалуйста, что ты говоришь? — Я протянула к нему руку, но он меня остановил.

— Не перебивай меня, ты должна обо всём знать. Всё, что произошло с тобой, — это было из-за меня.

— Я знаю, но ведь это Нурция.

Он покачал головой:

— Это был я. То есть она во мне. Моя мать. Не знаю, может, она возненавидела тебя за то, что ты немного похожа на нее, а может, просто не стерпела, что я смог вырваться из ее лап. Почти смог.

— Сообщения тоже писал ты?

Он кивнул.

— Это всё был я. Только кровь в шкафчике разлила Нурция. Я попросил. Для меня она готова была сделать что угодно. Я знал, что ты боишься крови. И четки тоже принесла она. А всё остальное — я один.

— И разбитое стекло, и фотография, и кислота, и… — Я была в ужасе. — И картина?

— Это сделал я, — сказал он вдруг очень громко и во второй раз за всё время поднял на меня взгляд. — Кислота обожгла мне руку, я приходил к тебе с повязкой, ты даже не обратила внимание. И соседскую девочку уговорил я. Это всё, всё сделал я!

— Марк, этого не может быть. Но за что?

— Я тебе объяснил. Причину ты знаешь. Если говорить другими словами, то я очень болен. Я думал, что справлюсь. Но она победила.

— Марк, это неправда. — Я встала с дивана и опустилась перед ним на пол, чтобы заглянуть в глаза. — Это неправда. Если ты говоришь об этом, то ты уже сильнее, ты понимаешь, что происходит. Ты справишься. Хочешь, я помогу тебе? Я знаю, какой ты на самом деле. Ты сильный, ты талантливый, понимающий и добрый. Мне ни с кем и никогда не было так хорошо, как с тобой.

— Ты ошибаешься.

— Нет, Марк, не говори так. Я взрослый человек, и мы провели вместе столько времени. Ты хочешь сказать, что я не видела очевидного, что я всё себе придумала?

— Боюсь, это именно так, — отозвался он. — Ты меня придумала. Но знаешь, наверное, лучше быть такой хорошей выдумкой, чем никем в действительности. Или что еще хуже — монстром.

— Ты — не никто. И ты не монстр.

Он устало покачал головой.

— Я проиграл, Агата. Я проиграл, а она победила. Я никогда не смогу от нее вырваться.

Я встала на колени и потянулась к нему, но он встал и ушел от меня к окну с другой стороны комнаты.

— Тебе нужно идти, Агата, — сказал он. — Я очень устал.

— Я не могу тебя оставить.

— Уходи. Пожалуйста, уходи.

Я поднялась, подошла к нему и попыталась обнять.

— Можно мне просто побыть с тобой? Ты поспишь, а я посижу рядом. Или приготовлю тебе что-нибудь, ты так похудел. Ты что-нибудь ешь?

Он даже не повернулся ко мне.

— Уходи, пожалуйста, — сказал он. — Я очень тебя прошу. Тебе нужно идти, правда. Пожалуйста. Мне нужно побыть одному. Всё будет хорошо, не волнуйся за меня. И прости меня.

— Хорошо, — ответила я. — Конечно.

Я обняла его, прижалась и вдохнула его запах. Я чувствовала, что он дрожит.

— Я люблю тебя, — сказала я.

— Да, — сказал он. — Я знаю.

Я вышла на улицу и пошла куда-то, не разбирая дороги. За темными очками было не видно солнца. А может быть, тогда всё еще шел дождь, но я его не заметила. Я просто куда-то шла. Я думала только о маленьком мальчике, который так сильно любил свою маму, так ждал ее любви и так боялся ее, что стал рисовать домики, чтобы в них прятаться. Потом он вырос и стал талантливым архитектором, к которому выстраивались очереди, люди готовы были платить ему сумасшедшие гонорары за его дома, в которых им жилось как в сказке. А он, оказывается, так и остался маленьким мальчиком, которому по-прежнему хотелось спрятаться. Я шла и думала о том, как сильно я успела в него влюбиться, и эта любовь оказалась сильнее страха. Я переходила улицы, долго шла вдоль набережной, по которой мы с Марком когда-то гуляли, и он держал меня за руку, когда я балансировала на парапете. У него всегда были теплые руки. Они пахли чем-то терпким и немножко пионами.

И вдруг я остановилась. А потом развернулась и побежала, что было сил, как только могла. Как я могла это забыть?!

Из-за этой его истории я забыла про всё на свете, но как я могла забыть о том, что у него был яд?! И почему я решила, что он собирался убить меня?! Как я могла ничего не понять?

Я неслась по улицам, я кричала его имя и не слышала ничего, кроме собственного дыхания. На углу я упала и разбила ладони и коленки, но даже не почувствовала этого. Я бежала и бежала, я так боялась, что не успею. Я умоляла небеса остановить время, я молила всех богов всеми молитвами, которые только знала. Я бежала и бежала, а город вдруг стал таким огромным, с бесконечными улицами, переулками, скверами…

Входная дверь так и осталась открытой после моего ухода. Я ворвалась в дом и уже на пороге поняла, что опоздала.

Я нашла его в дальней комнате. Он лежал на полу, а в руках у него было мое шелковое платье. С хризантемами.

Собираться было недолго. Я не знала, сколько времени пробуду там, но взяла с собой лишь самое необходимое. Мне не нужно было ничего от этого внешнего мира, я не выпускала из рук только одну вещь, которую забрала с собой, когда навсегда уходила из дома Марка. Его блокнот.

Когда Аптекарь увидел меня у себя на пороге, он не задал мне ни одного вопроса, просто впустил в дом и позволил стать в нем неслышной тенью. Не знаю, как долго я просидела в гостевой комнате, наверное, не одну неделю, а может и месяц. Аптекарь по-прежнему ни о чем не спрашивал, только изредка приносил мне чай и какую-то простую еду. В чай он наверняка что-то добавлял, потому что после него я некоторое время снова могла дышать, а по ночам мне снился Марк. Я просыпалась с улыбкой, боли в этих снах не было. Я изо всех сил пыталась стирать разницу между сном и реальностью, уговаривала себя, что всё придумала и Марк вернется. Эти мысли и успокаивали, и пугали меня. Я всегда боялась перестать чувствовать эту разницу, лишиться рассудка, стать сумасшедшей, сдаться моим страхам и позволить им утащить меня в темноту собственных подземелий. Я знала, что страх побеждает даже самых сильных, — только что он забрал у меня Марка. Но мне стало всё равно — я как будто чувствовала руки Марка и его губы, когда закрывала глаза и закрывала двери реальности. Я уводила себя от нее, чтобы Марк вернулся, и начал бы смеяться над моим горем, и даже сказал бы, что я ненормальная, а Аптекаря просто придумала, чтобы спастись от своих нездоровых видений. Если бы это было так… Я не понимала, где моя настоящая жизнь, где моя душа и кому и когда я успела ее продать. Разве продать душу — не стереть грань между фантазией и реальностью?

Потом я всё-таки вышла из комнаты и с тех пор начала ходить по дому. Поскольку Нурция бесследно исчезла, я сама натирала аптекарские полы, мыла пробирки и даже пекла имбирное печенье. Аптекарь ни о чем не спрашивал, потому что и так всегда обо всём знал, и я была ему благодарна. Сам он всё время что-то говорил, рассказывал какие-то удивительные истории и часто вспоминал свою дочь. Однажды он даже назвал ее имя, и мне показалось, что я где-то его слышала.