Александр Лекаренко - Портрет художника

Его благосостояние стремительно росло - грязным людишкам нравилось его творчество, рождаемое грязью, Аристидис удивленно качал головой, но не мог не признать очевидного - картины были талантливы. Деньги, однако, обслуживая его пороки, не приносили удовлетворения - их некуда было тратить. Он равно презирал я чистоту и грязь, в которой жил, его дом постепенно превращался в волчью берлогу, он почти не снимал грязных джинсов, сапог и черной майки, а когда снимал, то ходил по дому и по пляжу голым. У него не было машины, он пользовался одним и тем же мотоциклом, он ел всякую дрянь в забегаловках и, рыгая, жадно пожирал снедь на фуршетах, если его туда приглашали – хотя мог бы купить эти фуршеты вместе с устроителями. Он почти не интересовался продажей своих картин, его нагло обманывали, но он смеялся над наглецами – теперь он полагал, что любая живопись - дерьмо, он писал свои картины, как испражнялся и был уверен, что это он обманывает дураков.

Однажды, когда он стоял посреди зала "Арт-Артис”, развлекая посетителей своей персональной выставки скабрезными замечаниями и сломанной “молнией” на ширинке джинсов, к нему подошла молодая художница из Америки и, чеканно произнося греческие слова, попросила автограф - на фотографии его картины “Проклятие”.

Не раздумывая, он воспользовался своим положением мэтра, и вечером они пили шампанское в его студии, ощутимо воняющей мочой, перед завешенным тряпкой портретом Афро. Горели свечи, оставляя в тени чьи-то забытые в углу трусы и высвечивая кокаиновую пыль, рассыпанную на поцарапанном столе, девушка вела себя вполне раскованно и пила наравне с хозяином, вынимающим бутылки прямо из разорванного пальцами ящика, но когда он начал задирать ей юбку почему-то заартачилась. В раздражении он швырнул ее на продавленный диван, он был готов на все, но наступил на перевернутую бутылку и рухнул на пол - девушка вырвалась, оставлял в его руках клочья нижнего белья, и убежала. Не вставая с полу, он плюнул ей вслед и вынюхал со столешницы остатки кокаину, взгляд его упал на замызганный ковер, и губы растянулись в злорадной усмешке.

Той же ночью он предпринял вызывание на крови, воспользовавшись прокладкой, которую обронила беглянка и парой ее лобковых волос.

Она шла к нему через паутину улиц - к бледному пауку с пересохшими от жажды и похоти жвалами, ее руки были безвольно опущены, тени длинных ресниц падали на щеки, ее полные губы - приоткрыты, ее полная грудь - безоглядно открыта навстречу ночи, ее ноги двигались ритмично, ее шелковое платье скользило по холодным бедрам.

Она стояла перед ним, спящая девочка с закрытыми глазами, ее платье - у ее ног, ее руки - как ночные цветы, ее живот - беззащитней лепестка лилии. Он ухмыльнулся, он обнажил клыки, он протянул к ее глубокому пупку длинный палец, замаранный красным.

Вверху развернулись черные крылья, хрустальная женщина шевельнулась в своем запертом склепе, он поднял голову вверх и некто, тянувший коготь к его горькому мозгу, ударил в алую молнию ненависти, ударившую в него.

Он покатился по черной дороге, намертво впившись в монаха с изгрызенным язвами лицом, пока не заметил, что монах мертв. Он встал на ноги. Впереди и сзади дорога исчезала в непрозрачном пространстве, с небесной тверди к плоским, глинистым холмам, свисали желтые пряди испарений. Из непрозрачного пространства вышли четверо в драных монашеских рясах. Он сунул руку в задний карман и вынул пружинный нож. Четверо, беспорядочно размахивая руками, пошли на него. Но они были никчемными противниками - сначала он располосовал им руки, двигая нож молниеносным зигзагом, потом - животы, потом перерезал горла. Потом он тщательно растоптал их головы каблуками сапог - так, что осталась только черная грязь с торчащими зубами и осколками костей. И пошел вперед, приплясывая и притопывая по дорожному покрытию, чтобы сбить с сапог клочья их горького мозга.

Дорога превратилась в мостовую из серого морского булыжника, и справа от нее поднялся дом, очень похожий на его собственный. Он вошел через распахнутую дверь и поднялся в студию. Афро, завернутая в запачканную красками тряпку, бросилась ему навстречу, он впился губами в ее рот, существо с лысой, морщинистой головой и без признаков пола наблюдало за ними через пыльное окно. Афро засосом втянула его язык, вырывая язык из горла, он замычал от боли и ударил ее в грудь обеими руками. В пространстве раздался хрустальный звук, оконное стекло разлетелось медленными осколками, пространство за рамой окна вспыхнуло багрово-алым, срывая с него запачканную красками тряпку. Он вынул изо рта осколок стекла, волосы упали на его лицо черными кольцами, он закричал, раскрывая окровавленный рот, и существо прыгнуло. Сияющая женщина, визжа, закрутилась юлой на пьедестале из крови, алая капля скатилась из разведенных крестом рук - покатилась лысая голова, облепленная черным прахом, и алая капля стала пространством жара.

Все горело. Он сидел на ковре, раскинув ноги и обхватив голову руками, плавились в огне перевернутые свечи.

Девушка стояла посреди огня, разведя в стороны растерянные руки, ее ноги подрагивали, огонь подрагивал в ее распахнутых глазах, она всхлипнула. Он вскочил на ноги, чтобы броситься к своим игрушкам, но его тело бросилось к девушке, стоящей посреди огня, он смял ее в руках и, оттолкнувшись ногой от перил балкона, спрыгнул вниз.

Его ноги хрустнули под двойной тяжестью, девушка ударилась задом о землю и вскрикнула.

Он сидел, раскинув ноги, и улыбался в ожидании вспышки боли, но боль не пришла. Он пошевелился - но боль не пришла. Он посмотрел на свои сапоги и увидел, что оба каблука сломаны, он ухмыльнулся.

Девушка сидела рядом с ним на корточках и всхлипывала, глядя на догорающий дом, отсветы пожара достигали холодного моря и отражались в нем.

Дом сгорел дотла и вместе с ним - все его начатые и часть законченных работ, а также то, что он полагал своими ценностями.

Первую ночь после пожара он провел в мотеле, куда заявился вместе с американкой, и голый по пояс, поскольку отдал ей свою майку, доходящую ей до колен. Клерк потребовал денег за три дня вперед, скалясь на них обоих. Алеша схватил его за горло, девушка выдернула из заднего кармана Алешиных джинсов пачку долларов, на пол выпал пружинный нож, запачканный кровью, глаза клерка полезли на лоб, девушка, сверкнув белыми ягодицами, подняла нож и бросила его себе за пазуху, нож тут же выпал снизу, она вцепилась ногтями в Алешино предплечье, швырнула через стойку четыре сотенные бумажки, снова подняла нож и, зажав его в кулаке, прошипела в лицо перепуганному клерку, - Давай ключ!