Давид Монтеагудо - Конец

— Но остальные-то в любом случае пойдут пешком…

— Ну а как же еще, посуди сам? — горячится Уго. — Все равно надо туда двигаться. А если с велосипедистом что-нибудь случится? А если он улизнет с деньгами?

— С какими еще деньгами?

— Ему же придется заплатить за такси или за любую другую машину, которую удастся нанять…

— У меня с собой «Золотая виза», — говорит Ибаньес, — потом вы со мной рассчитаетесь.

— Как ни крути, он потратит какое-то время на поиски помощи… Не исключено, мы и сами уже успеем дойти.

— Как же, успеем! Подумай: как бы медленно велосипед ни ехал, это все-таки велосипед…

— А если в Сомонтано…

Ньевес начала было формулировать свой вопрос, но запнулась. И взгляд ее и гримаса выражали напряжение, словно поток мыслей сделался столь напористым, что закупорил все естественные выходы.

— Что — «если в Сомонтано»? — допытывается Ампаро.

— Ну, я имею в виду… а если и оттуда всех эвакуировали?

— Хватит чушь молоть, в конце-то концов! — кривится Уго.

— Всех эвакуировали? Нет, такого просто не может быть, — с жаром возражает Хинес. — Об этом даже не стоит и думать; будет во всех случаях полезнее, если мы даже рассматривать не станем такую возможность.

— Ты сказал, что велосипед сдулся, — вступает в разговор Марибель, и тон у нее очень странный, словно эта вполне заурядная и чисто техническая деталь имела какое-то ужасное значение.

— Вернее будет сказать, что колеса сдулись, — поправляет ее Уго с легкой насмешкой.

— И что, мы сможем их накачать? — настаивает Марибель.

— Да, да, есть насос, — успокаивает ее Хинес. — Я уже попробовал, он работает… и колеса не проколоты, слава богу.

— Могут проколоться по дороге, — говорит Ньевес.

— И такое вполне может случиться. Колеса на самом деле старые, резина уже…

— Давайте же в конце концов что-нибудь решим. Я готов ехать. — Ибаньес встает и каким-то нервным жестом несколько раз подряд проводит по губам бумажной салфеткой, которая лежала перед ним на столе. — Если мы считаем, что от этого может быть польза…

— Нет, не уезжай! Не уезжай! Я не хочу, чтобы он ехал.

Марибель заговорила как маленькая девочка, которая жалобным и капризным тоном пытается разрушить хитроумные замыслы взрослых. Она даже вытянула руки вперед поверх спинки дивана, на котором продолжает стоять на коленях, словно желая физически удержать Ибаньеса в комнате. Но она меньше всего похожа на маленькую девочку, и окружающие в изумлении уставились на нее, не понимая, что это с ней такое, и ожидая какого-нибудь объяснения или разумного суждения — чего угодно, кроме упрямого протеста и скрытой угрозы устроить истерику.

— Я не хочу, чтобы мы разделялись, — говорит она в ответ на немой вопрос друзей. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь еще уходил.

— Но… Марибель… что на тебя накатило?

— Я боюсь. Мне кажется, если мы не будем держаться вместе, станет только хуже; и если он уедет… то больше уже никогда не вернется.

— Да почему?

— Не знаю!.. Но я боюсь. Послушайте же хоть раз и меня, мне уже и так немало досталось…

— Она права… Марибель права, — поддерживает ее Ампаро с такой убежденностью, словно уже бесповоротно решила для себя, на чью сторону встать в этом споре.

— В любом случае велосипед — тоже отнюдь не спасение, — говорит Уго. — Слишком тут много всяких но.

— Хорошо, — сдается Ибаньес, все еще продолжая стоять, но явно почувствовав облегчение, — только не забывайте, что я ехать не отказывался.

На лице Хинеса появилось такое выражение — выражение досады и печали, — которое выдает, чего ему на самом деле стоит приспособить ход мыслей к новой ситуации.

— Ладно, ладно, пусть так оно и будет, — соглашается он наконец, — но велосипед мы все равно возьмем с собой. Он почти ничего не весит… Я сам его поведу; он даже нам послужит… Там, насколько помнится, нет багажника, но мы как-нибудь привяжем к нему баллончик и лампу. Будет вместо тележки.

— Да, а на спусках кто-нибудь сможет на него сесть, если очень устал, — добавляет Мария.

— Разумеется! — Кова, видно, тоже с радостью и облегчением восприняла решение не дробить их группу.

— А что ты будешь делать с велосипедом в ущелье? — интересуется Уго. — Там он станет только помехой, если не хуже. Ведь тропинка совсем узенькая, а когда нет ограждения…

— Может быть, ограждение уже поставили.

— Но… я что-то не совсем понимаю, — удивляется Мария, перебивая спорящих. — Мне казалось… что идти придется по самому дну…

— Скажи на милость, как можно идти по самому дну, если там течет река? — обрывает ее Уго.

— Но она высохла или почти высохла, — уточняет Ампаро.

— Тропинка пробита в скале, — объясняет Уго, — по левой стене ущелья. Она узкая и расположена на довольно большой высоте над рекой. Это небезопасно, поэтому туда и ломятся туристы.

— Ага, ведь можно почувствовать себя смельчаками, настоящими мужчинами, — объясняет Ньевес Марии.

— Да еще и попугать нас время от времени, — добавляет Марибель.

— А заодно и руки распустить… — бросает Ампаро.

— Посмотрел бы я на того, кто на тебя покусится! — бурчит Уго, отводя взор в сторону.

Когда речь зашла об ущелье, Марибель на какое-то время оживилась, даже заулыбалась. Но вскоре опять задумалась, ушла в себя, словно невидимая рука коснулась ее лица — и сразу с него исчезла напряженная улыбка.

— Пророк боялся ущелья, — ни с того ни с сего говорит она, устремив взор в прошлое. — У него, у бедняги, кружилась голова.

— Какое это теперь имеет значение? — спрашивает Хинес, не скрывая раздражения. — Мы в любом случае возьмем с собой велосипед. А как только поймем, что он лишний, что незачем тащить его дальше, бросим — вот и все. А теперь… надо немедленно идти к ущелью… Мы и так потеряли здесь прорву времени.

Все как-то разом заспешили покинуть облюбованные ими места в гостиной и, кто быстрее, кто чуть медленнее, устремились к выходу на улицу или туда, где оставили свои скромные пожитки. Никто не откликнулся на последнюю реплику Марибель, словно она ничего и не говорила. Хорошо слышен голос Хинеса, который громко объясняет, находясь уже снаружи:

— Только не пользуйтесь туалетом! Нельзя же оставить этим людям… черт знает что. Уборной нам послужит лес. А вот туалетную бумагу прихватите — всю, сколько найдете.

Ущелье похоже на глубокий туннель, который пробили в камне упорные воды реки — той самой реки, что миллионы лет мирно текла по равнине метров на шестьдесят или семьдесят выше. Ущелье растянулось почти на четыре километра и поражает неправдоподобной одинаковостью своей ширины — она составляет около двадцати метров, а также такими ровными отвесными стенами, что иногда даже кажется, будто они вырезаны в скале руками человека. Но каньоном это ущелье назвать все-таки нельзя, поскольку каньоны обычно бывают более извилистыми и даже подобными лабиринту.