Евгений Аллард - Призраки прошлого

— Не слишком ли надуманный предлог, чтобы встретиться со мной?

— Я действительно хочу с ним пообщаться! — воскликнул я.

— Такие встречи трудно организовать для тех, кто не верит, — ответствовал Кастильский. — Впрочем, для этого необходима какая — то памятная вещь деда, что-нибудь, что раньше принадлежало ему.

— А фотография его нужна? — быстро спросил я.

Кастильский с осуждением взглянул на меня.

— Господин Верстовский, вы что думаете, я демонстрирую голограмму умерших своим клиентам? — изрёк он, сцепив пальцы на животе. — С таким отношением вы не сможете войти в контакт с духом. Грань между миром живых и мёртвых не так уж тонка. И прорвать её можно только сильным духовным воздействием. Страстным желанием. Если вы не верите, ничего не получится. Вы должны заслужить общение с потусторонним миром.

— У меня есть командирские часы деда, — сказал я. — Он оставил их мне. Я вожу их с собой, как талисман, — объяснил я.

— Он был военным?

— Да, прошёл всю Отечественную войну. Командовал ротой отдельного пулемётно-артиллерийского батальона.

— Хорошо, мой ассистент свяжется с вами. И мы проведём сеанс. Но вы должны хорошо подготовиться. Иначе ничего не получится.

Я облегчённо вздохнул. В итоге, Кастильский все-таки согласился показать мне свою «кухню». Покинув дом колдуна, я решил отправиться домой пообедать, дошёл до остановки трамвая. На другой стороне улицы стоял синий фургон, рядом с которым я обнаружил старого знакомого — второго режиссёра Лифшица и высокого, импозантного мужчину, сильно облысевшего, с седыми усами, в чёрной куртке и длинном алом шарфе. Со злорадством понаблюдал, как Лифшиц что-то униженно лепечет, отчаянно жестикулируя, оправдывается. Его собеседник, наоборот, был удивительно спокоен, лишь на лице застыло кислое выражение недовольства. Он пару раз вставил реплики в монолог Лифшица, и второй режиссёр после них начинал жестикулировать ещё лихорадочнее. Мне показалось, в итоге он упадёт на колени и начнёт молить о пощаде. У меня чесались руки дать Лифшицу в морду. Сволочи, даже не позвонили, не сказали, что я не подхожу. Извинились бы, черт возьми. Обычный человек для них хуже таракана. Мерзавцы. Я отвернулся, посмотрел на горизонт, стараясь унять раздражение. А чего, собственно говоря, я хотел? Что меня встретят, как звезду? Потому что ношу вещи сорок восьмого размера?

Постукивая на стыках рельс, подошёл трамвай. Я сделал шаг к двери, как вдруг кто-то схватил меня за рукав, пытаясь задержать.

— Олег! Куда же вы пропали! — услышал я знакомый голос.

Я резко обернулся, Лифшиц уже стоял рядом со мной с таким выражением лица, будто его сейчас отведут на казнь, а я, единственный, кто может спасти от петли.

— Я никуда не пропадал, — ответил я холодно. — Все время здесь, в городе.

— Мы вас ищем везде! — воскликнул он.

— А почему не позвонили? — удивился я. — Телефон потеряли?

— Наверно, я неправильно записал ваш номер, — пробормотал Лифшиц растерянно. — Никто трубку не брал.

И тут на меня снизошло озарение. Я вспомнил, что призрак расколотил мой мобильник о стену, а я не удосужился купить новый и переставить сим-карту. Екатерина Павловна аккуратно сложила останки проклятого телефона в коробочку, которая теперь стояла рядом с моей кроватью.

— Вы не передумали участвовать в нашем проекте? — пробормотал Лифшиц, умоляюще вглядываясь в моё лицо.

— Да нет, — пробурчал я.

— Идемте, я познакомлю вас с нашим режиссёром-постановщиком! — обрадовано вскрикнул он, потащив меня на другую сторону улицы.

— Дмитрий Сергеевич Верхоланцев, — представил он меня импозантному мужчине.

— Так-так, — произнёс Верхоланцев, — внимательно рассматривая меня. — Значит, в саратовском театре служишь? Пойдём, поговорим за жизнь.

Мы сели в фургон, салон был обит бордовым плюшем, окна закрывали плотные занавески. Верхоланцев плюхнулся напротив, также внимательно разглядывая меня.

— Ну и что рассказывай, — проговорил он деловито.

— Что именно? — поинтересовался я.

— Ну, что в театре играл. Какие роли.

— Ваську Пепла, Тузенбаха.

— Вот как? Ну, прочти что-нибудь. Помнишь?

— «А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем, сколько страданий!» — с пафосом прочитал я текст из «Трёх сестёр». Чехова я очень люблю, и перечитываю.

Верхоланцев усмехнулся, достал из-под скамейки бутылку пива, сделал глоток. Вытащив платочек, вытер аккуратно усы.

— Ну, скажем, актёр из тебя дерьмо, конечно, — пробурчал он без тени раздражения, скорее с иронией. — Впрочем, на другое я и не рассчитывал, когда пробы посмотрел.

— На пробах все актёры хреново играют, — возразил я.

— Не перебивай. Но может это к лучшему, — продолжал он рассуждать вслух. — На Северцева ты очень похож. Да, Северцев — гениальный актёр был. Самородок. Это я его нашёл. Огранил. Бриллиант из него сотворил. Да сколько актёров на моих фильмах поднялось, — протянул он. — Это ты его тело обнаружил?

— Да. В пещере.

— Небось, все место преступления облазил? — поинтересовался он. — Нашёл что?

Я удивлённо взглянул на него. Может быть, запонка принадлежит Верхоланцеву? Но зачем ему убивать «самородка», из которого сделал бриллиант?

— Я просто полицию вызвал и ждал их на берегу.

— Да ну, — усмехнулся он в усы. — Небось, даже сфотографировал. А? Верстовский, ты ж репортёр. Знаю я вашу шатию-братию, — хитро добавил он. — Ладно, не тушуйся, сделаем мы из тебя актёра. Не из таких делал. Только больше не ври мне, — шутливо погрозив пальцем, закончил он. — Задача такая. Переснимаем крупные планы, и делаем несколько новых сцен. Роль сократим. Не потянешь ты всю. Шучу-шучу, — добавил он, видимо, заметив моё огорчение. — Только не зазнавайся. Главную роль не ты играешь. Игорь Мельгунов. Вместе с Миланой. А ты — группа поддержки. С Мельгуновым не ругайся, не ссорься. Он — человек ранимый, обидчивый. Звёздный мальчик. И особенно рекомендую тебе держаться подальше от Розенштейна. Продюсер.

— Подальше от начальства, поближе к кухне, — сказал я.

Верхоланцев сделал ещё глоток из бутылки, аккуратно положил под скамейку. И, сделав вид, что поправляет мне воротник, проронил:

— Значит так, сейчас едем к наиглавнейшему церемониймейстеру. Твоя задача — ему понравится. Очень сильно. Понял?

— Это кто? — спросил я удивлённо.

— Главный продюсер. Давид Григорьевич Розенштейн, — тихо пробормотал Лифшиц, по его лицу было заметно, как он страшно боится.

Я вспомнил бурное выяснение отношений в кафе, где Розенштейн отчитывал Лифшица, и мне стало не по себе.

— Ладно, не раскисай, — проронил бодро Верхоланцев. — Главный тут я.