Георгий Северский - Второй вариант

Под мерный благостный звон этого колокола Жур-ба и проснулся поутру. Басовитый гул вскоре затих, разбудив другие звуки. В приоткрытое окно донесся девичий голос:

— Деда! Что же ты, деда, иди, я уже все приготовила!

— Тише ты, — проворчал старый боцман. — Постояльца разбудишь, егоза.

Звякнула посуда, прозвучал тихий девичий смех.

«К Терентию Васильевичу внучка приехала, — вспомнил Журба. — Вера…»

Вчера под вечер они чаевничали с Терентием Васильевичем во дворе, когда кто-то вдруг сильно подергал калитку.

Журба обернулся. Крепкая, смуглая рука уверенно отыскала запор, отвела щеколду. Калитка распахнулась, и во двор ступила девушка с кошелкой и чемоданом в руках.

— Деда! Деда, родненький! — девушка опустила поклажу, бросилась к поднявшемуся навстречу Терентию Васильевичу и вдруг заплакала.

— Ну вот и припожаловала, — боцман обнял внучку. — Ну, будя, будя. Приехала и ладно. Заживем с тобой не хуже других. Как добралась-то, Вера? О Коле узнала что новое?

— Нет, деда… Мне должны сообщить, — девушка говорила глухо, в плечо боцмана, всхлипывая. — Я тебе все-все расскажу.

— Ну ладно, ну хорошо, — уговаривал Терентий Васильевич. — Успокойся!

Журба почувствовал себя лишним. Встал, пошел в дом. — «Вера, Вера, — повторял он. — Ей очень идет это имя. Надо же, встретились опять…»

Журба сразу узнал девушку: он видел ее на кладбище в Симферополе. Подивился такому стечению обстоятельств и ощутил вдруг непонятную ему радость.

… Когда он спустился во двор, там уже никого не было. На столе высилась аккуратная горка вымытой посуды. С краю лежала книга. Поколебавшись, взял книгу. Горький.

— Вам это неинтересно, — прозвучал голос Веры. Николай поднял глаза. Лицо ее было замкнутым. Они поздоровались, и Журба спросил:

— Почему же неинтересно? — его задел небрежный тон девушки.

Вера, не отвечая, пожала плечами. Проговорила:

— Деда велел вас чаем напоить. Будете?

— Спасибо, не буду, — Журба полистал книгу, положил на стол. — Книга — это всегда интересно, — ему хотелось вызвать Веру на разговор.

— Горький — писатель серьезный.

«Решительная однако девушка! — подумал Журба и тут же спросил себя: — Что, собственно, она может о тебе думать? Все, что угодно». И все же произнес с вызовом:

— А я люблю Горького.

— Да-а? — с затаенной насмешкой протянула Вера. — И что же вы читали?

Журба мог бы рассказать, как в Харькове, в кружке, читал рабочим «Мать». Как в горячие дни, когда рабочий отряд выдерживал натиск петлюровцев на подступах к городу, он написал на красном полотнище: «Безумству храбрых поем мы песню!» — и это полотнище стало знаменем. Об этом он упоминать не мог, но все равно было у него что сказать.

— Да многое читал… Действительно, писатель серьезный. И очень точный. Вы помните: «… Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье… А по ущелью во тьме и брызгах поток стремился навстречу морю, гремя камнями…»

Вера кивнула.

— Я мальчишкой еще, — продолжал Журба, — отыскал возле Херсонеса балку. Там все точно так. Прямо как будто с этого места списано.

— А может, так оно и есть. — Вера теперь смотрела на Журбу совсем по-другому, голос ее потеплел. — Горький ведь пешком прошел почти все крымское побережье. Тогда он еще не был писателем, ходил, узнавал жизнь. В Севастополе тоже побывал. У него много крымского: горы, море, легенды, люди. Мы собирались пройти по этому же пути. Брат даже карту составил. Представляете, Симферополь, Севастополь, потом Ялта, Алушта и дальше до Феодосии и Керчи. И все берегом моря. Да, собирались… Но не вышло, — она опять нахмурилась, замкнулась.

— А ведь мы с вами уже встречались, — не удержавшись, сказал Журба.

— Встречались? Где же это? — с явной тревогой спросила Вера.

— Я видел вас в Симферополе на кладбище.

— Да? Ну и что из этого следует?

— Ничего. Извините. — Журба уже не рад был, что затеял этот разговор.

— Да, кстати, — остановила она его. — Вы у деда надолго поселились?

— Я вам мешаю?

Она молчала.

— Ненадолго. Так мы договорились с Терентиев Васильевичем.

Журба попрощался и пошел со двора. Все, решительно все нравилось ему в этой девушке, даже ее колючесть. «Надо же, — думал он, — а я представлял внучку боцмана почему-то беленькой, заплаканной девочкой».

… Открытый вагончик трамвая остановился на углу Екатерининской и Таможенной, идущей вниз, к пристаням Российского общества пароходства и торговли. Оттуда доносился шум лебедок, лязг цепей, громкие команды: «Майна!», «Вира!».

Сойдя с трамвая, Журба после некоторого раздумья все же решил спуститься к пристани, тем более, что разного люда шло туда немало. Вчера он слышал от Терентия Васильевича, что в Севастополь пришли два транспорта — американский и английский с военными грузами.

По пристани сновало множество людей. Грузчики и солдаты в брезентовых наплечниках и просто в разрезанных мешках, свисающих с головы, цепочкой ступая по сходням, разгружали пароход, на борту которого виднелась надпись «Фабари» — порт приписки: «Нью — Йорк». У соседнего причала стоял пароход под английским флагом. Из его трюмов выкатывались полевые орудия, выгружались ящики со снарядами.

Журба медленно прошел мимо пакгаузов. Возле них высились этажи ящиков и тюков, прикрытых бре-зентом. Пакгаузы были забиты до отказа, и штабеля грузов теснились по всей территории пристани, образуя узкие коридоры, в конце которых стояли часовые. Задерживаться здесь было нельзя: на него могли обратить внимание. Через лабиринт складских помещений и навесов берегом бухты он пошел к хлебным амбарам, откуда мощенная булыжником дорога повела его к Каменной пристани и товарной станции.

Журба долго шел мимо стоящих борт к борту, ошвартованных прямо к берегу всевозможных судов, на многих из которых не было никаких признаков жизни, пока не увидел характерные, фантастические силуэты землечерпательных караванов.

Огромные стальные ковши землечерпалок вздымались высоко над палубными механизмами и надстройками. Каждый караван состоял из землечерпалки, похожего на утюг плоскодонного лихтера и небольшого буксира.

Возле двухэтажного здания портовой службы Жур-ба увидел двух стариков в морских фуражках. В одном из них он узнал Терентия Васильевича.

— К морю потянуло? — спросил тот, улыбаясь. — То отцовская кровь в тебе говорит, — и пояснил своему спутнику, сухонькому старику: — Романа Журбы сын. Помнишь его, Тихоныч?

— Помню, как же, не одну чарку с ним выпил! — старик с любопытством посмотрел на Журбу, потом, козырнув, поздоровался и сказал: — Вот служим здесь по-стариковски — смотрителями.

Журба знал, что Терентий Васильевич, как и многие отставные моряки, работает в порту, но где именно, не спрашивал. Значит, здесь…