Анатолий Афанасьев - Последний воин. Книга надежды

— Хорошо, — сказал миролюбиво, — я виноват сам. Но я не хотел тебя обидеть.

Отшвырнул далеко камень, пошёл прочь. Оглянувшись, поразился: зверь брёл за ним как-то неуклюже, подламывая задние лапы и вроде бы даже скуля.

Рука заживала неделю. Колод ему не сочувствовал. Но юноша и не искал сочувствия, он хотел понять, стоило ли всё же отплатить Анару за коварное нападение. Колод, насупясь, сказал, что да, собаке надо вбивать в башку уважение к человеку, который с ней охотится. Но с Анаром — иное.

— Ты его изувечишь, — сказал Колод, — или он тебя. И всё. Анар — особенный пёс.

— Да.

— Он горд, ему трудно жить.

— Я хочу, чтобы он меня любил.

— Любовь можно взять силой, но ведь это — Анар.

Несколько дней пёс избегал Улена, возможно, опасаясь возмездия. Издали взглядывал на него с выражением крайнего недоумения.

Сегодня они собирались не на обычную охоту. Им предстояло совершить то, что, может быть, было им не по силам. Анар чуял это не хуже, чем люди, потому против обыкновения присел рядом с Колодом, грустя.

— Погладь его, — кивнул охотник. Улен послушно опустил руку на собачью спину. По телу Анара прокатилась грозная дрожь, но он не рыкнул. Осторожно Улен провёл от шеи до хвоста, чувствуя, как из шерсти впиваются в ладонь холодные искры.

— Хватит, — предостерёг Колод.

Когда уже ступали лесом — Улен впереди, Колод чуть сзади, — юноша всё ещё нёс в груди радость примирения с собакой.

Колод был мрачен. Идти в эту пору на медведя, сразиться с ним их вынудила необходимость, но ведь это значило в который раз дерзко испытывать терпение звёзд. А оно не беспредельно. Бросать вызов судьбе свойственно юности, которая не видит дальше своего носа, либо старости, утратившей вкус к жизни. Колод раскаивался, что увлёк за собой Улена: были знаки, препятствующие начинанию, но он пренебрёг ими. Анар напал на юношу — это не случайность. Ничто не происходит без причины, долгие годы понадобились Колоду, чтобы понять это. Собака предостерегла хозяина: не трогай мальчика, дай ему возмужать, он не внял ей. Юноша стал ему ближе, чем родной сын, которого у него не было, а его собственные силы близки к исходу. Холод вечности подкатывает к сердцу, и никак не избыть ночную тяжесть в груди. Когда он умрёт, кто поможет Улену, кто научит его тайнам тропы и бытия? Люди коварны, их единит страх перед общей опасностью, но при дележе добычи они охотно избавляются от лишнего рта. Надо накопить в себе силу и таить её про запас, как хранят вяленое мясо, чтобы противостоять неожиданностям. Улен доверчив, смел и неопытен и успел нажить себе врагов. Сам Богол, повелитель душ, относится к нему насторожённо. А что нужно от Улена старому упырю? Богол пережил трёх жён, а теперь заглядывается на юную Млаву, предвкушая, как своей кровью и дыханием она согреет его одряхлевшую плоть. И он легко получит её, если захочет. Отец Млавы давно живёт чужой милостью, и это загадка, как он до сих пор сохранился на земле. Ему сорок зим, а по виду — сто. Его мало кто помнит по имени — Раки, а больше окликают Горбуном. Недуг, который наслал на него Рива, ослепил его, искорёжил руки и ноги, расплющил туловище. Он отдаст Млаву вождю, когда тот повелит, и будет прав, потому что жилище Богола самое надежное место для девушки, которую некому защитить от напастей. Но он с радостью отдал бы её Улену, если бы мог разглядеть слепыми очами, какое будущее ждёт молодого воина. И вот откуда грозит беда: как только откроется, что Улен встал поперёк пути Боголу, за его жизнь нельзя будет выменять и обломка стрелы.

Убить медведя перед снегами, когда он зевает от скуки, трудно, но всё же намного легче, чем отобрать девушку у Богола, всеведущего человека, которому ничто не свято. За ним духи лесные, и за ним племя. Он не остерегается пролитой крови, как и его старинный собрат — колдун Рива. Что для них — Улен? Пушинка, её можно сдуть с ладони, не открывая рта.

Хорошо бы взять медведя сегодня, думал Колод, и тем выведать: сопутствует ли им удача. Одолевать его придётся в честной борьбе, без хитростей и ловушек. Такой урок юноше необходим, он укрепит веру в себя. Потом он, Колод, обучит его, как утаить часть добычи, не поступившись достоинством воина. Улен, как дитя, несведущ в сокровенных и тёмных сторонах жизни. Колод сам оберегал его, дабы не надорвать легковерное сердце чрезмерным напряжением. Испытания, которые выпадают человеку, пока он растёт, должны чередоваться. Мускулы и воля укрепляются в лишениях плоти, в голоде и долгих походах, ум утончается в приобщении к обманам. Другой науки нет. Многие люди подобны безмозглым суркам оттого, что не ведают иных желаний, кроме желания ублажить чрево. Но такие долго не живут.

Улен подал знак, что они пришли туда, где владыка — медведь. Лицо его выражало счастливое предвкушение — и ничего более. Чёрной тенью выметнулся из чащи Анар. Колод обвёл печальным взглядом верхушки деревьев — будет ли ещё случай на них любоваться? — усмехнулся Улену.

— Он там, — ткнул перстом. — Ждать недолго. Ты готов, мальчик?

— Готов, учитель.

Анар пренебрежительно фыркнул. Ему не по душе были любые затяжки.

Пёс первым, как заведено, бросился на медведя, которого они обнаружили на светлой полянке, неподалёку от сорочьего озера. Они тихо подкрались, зверь их не учуял, тёрся боком о дуб, разнежился и не успел отмахнуть вонзившуюся ему в бедро чёрную молнию. Анар, куснув, мгновенно отвалился от медведя, сбросил пену с пасти и раскололся в свирепом лае, какого Улен никогда прежде не слышал. Будто вся ненависть мира выплеснулась в кошмарных звуках, и медведь с тупым недоумением едва поспевал следить за диковинными прыжками обидчика. Он и охотников приметил, о чём известил осторожным рыком. Колод, половчее прихватив рогатину, попёр к зверю напрямик. Улен держал правее, приглядывал место, где встать посуше, поровнее, дабы нога не оскользнулась. Анар, видя их манёвр, удвоил ярость, хотя, казалось, это было немыслимо, ещё раза два успел прихватить медведя за мяса, но и косолапый не дремал. От его ловкого тычка нёс перекувырнулся в воздухе, точно невесомый, и на миг подавился хрипом.

Медведь был огромен. Он был уверен в своём богатырстве и больше удивился нападению, чем испугался, настоящая злоба в нём ещё не скопилась. Пронзительные чёрные глазки выражали лишь раздражение. Вековое дерево, когда он об него опёрся, жалобно скрипнуло. Солнце покатилось ему в морду, он отмахнулся от него, как от блестящей мухи. Колод упёрся рогатиной в медвежье брюхо, поднатужился, и в тот миг, когда зверь, играючи, переломил палку, стремительное, точное копьё вонзилось ему в глаз. Жуткий рёв перекрыл все звуки и восторжествовал над лесом. Анар в долгом прыжке сомкнул челюсти на загривке медведя и повис на мохнатой туше, болтаясь, как мочало.