Ульмас Умарбеков - Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно)

Гюльчехра опять почему-то покраснела.

— Мой отец любит, — ответил Абдулла.

— Абдулла! Эй, Абдулла! — послышался голос дяди.

Абдулла не отвечал, он, улыбаясь, смотрел на девушку, раздумывал, что бы ей еще такое сказать. Ему совсем не хотелось уходить.

— Вас зовет дядя, — сказала Гюльчехра и протянула Абдулле перепелку. — Можете ее взять.

— Теперь она ваша.

— Почему же это?

— Вы отыскали ее, вот она и ваша.

— В таком случае я возвращу ее вам, когда она поправится.

Абдулла рассмеялся.

— Ну, теперь пойдем? — спросила Гюльчехра.

— Пойдем.

Абдулла поднял корзину и пошел вслед за девушкой.

Осторожно раздвигая стебли, они выбрались из кукурузы и подошли к Абиду-ака, сидевшему на берегу арыка. Абид-ака сказал весело:

— Ну молодец, племянник! Вот так птицу поймал…

— Ну что вы, дядя… — смутился Абдулла.

— Как эта перпелка-то, жива? — спросил Абид-ака.

— У нее крыло задето, — ответила девушка.

— Гюльчехра собирается ее подлечить, — пояснил Абдулла, оправившись от смущения.

Они двинулись в обратный путь. Впереди шел Абид-ака, то и дело поправляя ружье за спиной. Молодые люди немного отстали. Долго шагали молча. Гюльчехра заговорила, когда они подошли к самому кишлаку.

— Кстати, я поздравляю вас.

— С чем поздравляете? — удивился Абдулла.

— С медалью.

Абдулла переложил корзину из руки в руку.

— Спасибо. Откуда вы узнали?

— Об этом весь кишлак знает, — Гюльчехра улыбнулась. Очень красивая у нее была улыбка. Абдулла невольно залюбовался девушкой.

— Дальше мне налево, через мостик… — Гюльчехра опустила глаза.

Абдулла протянул ей корзину.

— А мне когда вас поздравить?

— Можете хоть сейчас. Я ведь тоже закончила школу.

— Неужели? — Абдулла покраснел. — Простите, я забыл. Сколько времени не виделись…

— Два года, — подсказала Гюльчехра. — Естественно, вы могли забыть.

— Простите.

— Ничего особенного. Вечером у нас в школе праздник. Приходите.

— Спасибо…

Гюльчехра, легко ступая, направилась к мостику. На сгибе руки, касаясь тоненькой талии, висела корзина, в другой руке у нее была перепелка. Абдулла долго смотрел вслед девушке.

«Как это она сказала? Да так и сказала: „Прошло два года, вы, естественно, могли забыть меня“. Значит, она не забыла его, Абдуллу. А не то разве стала бы считать, сколько они не виделись? Кто бы мог подумать, что она станет такой красавицей! В детстве-то они вроде дружили, бегали вместе, озорничали… А давно ли это было? Отец Гюльчехры — хороший друг Абида-ака, они в войну два года прослужили в одной части. Рассказывали, Ганишер-ака в молодости был парень буйный, за словом в карман не лез, драться любил. А как вернулся с войны в полной кишлак да женился, так другим стал. То ли фронт его сделал таким, то ли жена, во всяком случае, в кишлаке долго удивлялись, отчего это он такой тихий да смирный. Ганишер-ака стал бригадиром хлопкоробов. Работал он хорошо и лет пять назад стал Героем Социалистического Труда.»

Гюльчехра в детстве напоминала отца, была отчаянной девчонкой. Ни в чем не уступала она кишлачным мальчишкам. Чуть не каждый день приходила с улицы разлохмаченная, в ссадинах и царапинах. Мать бранила ее, а Ганишер-ака гордился дочерью. И Гюльчехра чувствовала себя свободно, понимая, что отец не даст ее в обиду.

До сих пор еще Абдулла помнит… В первые годы после войны жил в кишлаке один человек по имени Дадабай-амаки. Работал он в геологической партии. Уходил на утренней заре и возвращался домой поздно вечером. Одевался Дадабай-амаки всегда одинаково: носил короткие брюки с заплатами на коленях и даже в жаркие летние дни не снимал с головы остроконечной буденовки. Он, можно сказать, не участвовал в жизни кишлака, но почему-то имя его всегда произносилось с большим уважением. Почему так было — дети не знали. Дадабай-амаки был немногословен, иной раз вообще не здоровался, вот дети и недолюбливали его, и даже побаивались.

Как всегда, Абдулла приехал в кишлак на летние каникулы. Кажется, он тогда окончил третий класс. И вот Гюльчехра повела его к дому Дадабая-амаки.

— Посмотри-ка вон туда, — сказала она, показывая на глиняную крышу.

Абдулла сначала ничего особенного не увидел. А потом около дымовой трубы заметил какое-то странное существо.

— Что это такое? — спросил он, ничего не понимая.

— Орел! — прошептала Гюльчехра. — Беркут! Дадабай-амаки принес его вчера. Сейчас я тебе его покажу как следует.

Гюльчехра перешла на другую сторону улицы и бросила на крышу небольшой камешек. Орел вздрогнул и повел из стороны в сторону крючковатым клювом. Потом, нахохлившись, медленно обошел вокруг трубы. К одной его ноге была привязана цепь.

— Зачем он Дадабаю-амаки?

— Не знаю, — ответила Гюльчехра. — Может, он его оставил дом сторожить?

— Не может быть, — сказал Абдулла.

— Почему не может быть? Собака ведь сторожит?

— То собака…

— Если хочешь знать, беркут сильнее собаки.

Долгое время они стояли на улице и глазели на большую птицу.

— Ты знаешь, — заговорила Гюльчехра, — мне так его жалко…

— Почему?

— Наверно, он голодный. Дадабая-амаки целый день дома не бывает.

— Давай дадим ему что-нибудь поесть, — предложил Абдулла.

— А что? — Гюльчехра покачала головой. — Ведь беркуты едят сырое мясо!

— Ну вот и дадим ему!

— А откуда достанем? Было бы у нас мясо, мама давно бы уж суп сварила.

Тогда в кишлаке с мясом было трудно. Не так уж много лет прошло после войны…

Дети задумались.

— Может, он хлеба поклюет? — спросила с надеждой Гюльчехра. — Вчера мама испекла кукурузных лепешек.

— Не знаю! Ведь орел не курица, — важно сказал Абдулла. — Ну все же давай попробуем.

Гюльчехра сбегала домой за лепешками, и вскоре румяные толстые корки полетели на крышу Дадабая-амаки. Однако беркут не обращал на них внимания. Он даже не шевельнулся.

— Плохо дело, — сказал Абдулла.

Гюльчехра всхлипнула.

— Ты что плачешь?

— А почему он не ест?! Ведь он голодный, голодный, как ты не понимаешь…

— Ты погоди, — нахмурился Абдулла. — Не плачь, мы что-нибудь придумаем…

— А что придумаем? — вытирая глаза, спросила Гюльчехра.

— Подождем Дадабая-амаки. Посмотрим, чем он его кормит… Спрячемся вот тут за деревом.

В тот день до позднего вечера ждали они Дадабая-амаки. Наконец он появился с большой сумкой в руке, открыл дверь и зашел в дом.

Через некоторое время он зажег фонарь и поднялся на крышу, что-то бормоча про себя. Дети так ничего и не расслышали. Дадабай-амаки взял беркута под мышку и спустился вниз. Поставил фонарь посреди двора, высыпал какие-то темные куски из сумки на землю. Беркут сразу же начал клевать.