Хидыр Дерьяев - Судьба (книга четвёртая)

— Нет, парень, ты не так прост! — воскликнул Сергей. — У тебя на редкость острое классовое чутьё!

— Опять в «яблочко» попал? — улыбнулся Берды.

— Не знаю пока, не могу сказать, куда ты попал, но во всяком случае — не в «молоко». Заведующего мы временно не трогаем, однако располагаем сведениями о его связях с контрабандистами. Есть данные, что он ездил врачевать Аманмурада, когда тот лежал раненый после перестрелки с вами. Думаю, что Аманмурад подтвердит это на следствии, и тогда мы проследим, куда и к кому тянется цепочка.

— Вот это всё результаты вашей мягкой политики к баям, — сказал Берды строго.

Сергей шутливо фыркнул:

— Злой ты, однако, человек, парень!

— Не могу я быть добрым ко всей этой пакости! Понимаешь, не могу! Одного бая мы не трогаем: гуляй на свободе; другому кланяемся: приходи, бай, сотрудничать с Советской властью, верши дела от её имени… Хоть на куски ты меня режь, не соглашусь я с этим! Понимаешь? Не согласен!!

— Не кричи, — спокойно сказал Сергей. — Для меня ясно, что ты выразил своё принципиальное несогласие с линией партии.

Берды опешил.

— Ты… п-понимаешь, ч-что говоришь!.. — с трудом выдавил он из себя и вскочил на ноги. — Т-ты пон-н-и-маешь…

— Охолонь трошки, — попросил Сергей, — а то у меня в ушах от твоего крика звон идёт, как от часов Клычли. Остынь. То, что мы привлекаем к сотрудничеству с нами некоторых родо-племенных вождей, диктуется особыми условиями работы в Туркмении и опирается, в частности, на указание партии Ленина, которая рекомендует для пользы Советской власти привлекать к работе лучших представителей свергнутого класса. Мы это делали и будем делать до тех пор, пока сочтём нужным. И очень жаль, что ты так настойчиво не желаешь принять необходимость… Не пей воду, сейчас попросим девушку чайку нам заварить.

Однако Берды выпил всё же два стакана воды, отдулся, сел и вопросительно уставился на Сергея.

— Дошло, приятель? — засмеялся Сергей.

— Надо было сразу говорить, что это линия партии и товарища Ленина! — сказал Берды с упрёком. — По мне, бай так он и есть бай, от него и от его прихлебателей, как от свиньи, никакого проку, только вонь одна. Но если так надо, я не спорю.

— По-твоему, выходит, все баи одинаковой породы?

— Конечно. Все шакалы одинаково воют.

— Черкез, насколько мне не изменяет память, не из простых дайхан, однако против пего ты не возражаешь.

— Черкез — исключение, белая ворона среди своих.

— Свои для него теперь мы с тобой.

— Не спорю. Но таких, как Черкез, больше нет.

— А Байрамклыч-хан?

Берды ссутулил плечи, и в глазах его снова замельтешили, догоняя одно другое, события прошлых лет, связанные с названным Сергеем именем. Их было много, событий, — и рядовых, и таких, после которых люди либо становятся побратимами, либо не ищут встречи друг с другом. Разные были события, по наиболее отчётливо фиксировалась память на призрачно-серой паутине летней ночи у колодца Тутли: три человека сидели у ночного костра и говорили о будущем; у одного из них были пронзительные и сумрачные глаза степного орла, корона белокурых кос украшала голову второго, третьим был Берды. Этой ночью решалась большая человеческая дружба, но добро не ходит без спутников — была волчья россыпь джигитов Абды-хана, была стрельба, было стынущее в мёртвом спокойствии лицо Байрамклыч-хана и взметнувшиеся косы падающей в колодец Гали…

— Не осуждай меня, Сергей, — сказал Берды, очнувшись от горьких воспоминаний. — Я говорю, как думаю. Но многого я не понимаю, а не понимаю потому, что знаю мало. Меньше, чем ты, меньше, чем Клычли. Скажи мне, Сергей, после того, как стало известно, откуда в моём доме появился терьяк, я полностью оправдан или нет?

— Ты знаешь, что это было нужно не для меня, — посуровел Сергей. — Я ни минуты не сомневался в тебе, но доказательство было нужно для тех, кого наши недоброжелатели охмуряют воплями, что, дескать, большевики покрывают собственные грешки. Мы устроим открытый судебный процесс над Аманмурадом и заставим его сказать вслух об этой провокации.

— Значит, я совершенно чист перед людьми, перед партией, перед Советской властью? — настаивал Берды.

— Да, чист.

— В таком случае прошу отправить меня на учёбу!

— Куда?

— В Коммунистический университет трудящихся Востока. Я хочу научиться понимать жизнь и политику, чтобы не допускать ошибок, за которые ты меня упрекаешь. Готов ехать хоть сегодня, хоть завтра.

Сергей тихонько постучал о стол торцом своего плоского плотницкого карандаша, сказал, не поднимая глаз:

— Не могу я этого сделать, Берды.

— Это надо понимать, что мне нет доверия?

— Это надо понимать, что ты необходим здесь.

— Не утешай меня детскими сказочками, товарищ секретарь Ярошенко! Я не мальчик!

— Хотелось бы верить в это, — Сергей поднял от стола голову, глаза его смотрели добро и устало. — Хотелось бы твёрдо знать, что рядом с тобой не мальчик, который надувает губы от обиды, а взрослый мужчина, мужественный боец партии и революции.

— Я такой и есть!

— Да, Берды, ты такой и есть, и именно поэтому я не могу послать тебя учиться, хотя очень хотел бы сделать это. Чтобы Советская власть в Туркменской области стала по-настоящему Советской властью, нужно ещё очень много усилий и, главное, нужны национальные кадры партийных и советских работников. Мы задыхаемся без кадров и используем буквально любую возможность пополнить их, поэтому, может быть, случается порой и такое, что в наши ряды проникают чуждые элементы. Тем более важен и дорог для нас каждый верный человек, человек, на которого в любом деле и в любую минуту можно было бы положиться без малейшего колебания. Не обижайся за мой отказ, Берды. Желание учиться — это прекрасное желание, и я даю тебе слово, что ты обязательно поедешь на учёбу. Но мы не можем посылать всех желающих сразу— не имеем права обескровить свои ряды. Все усиливается в аулах враждебная агитация против Советской власти, всё больше наглеют банды басмачей, зверствуют и грабят население, убивают лучших сынов и дочерей туркменского народа. Кому же, как не тебе, встать против вражеской своры, грудью заслонить от вражеского слова и вражеской пули завоевания революции? Ты очень нужен здесь, Берды.

Берды молча протянул руку Сергею. Тот крепко пожал её. Потом они обнялись, и Берды долго не отпускал плечи Сергея, потому что не хотел, чтобы друг заметил слёзы на его глазах. Потом они посмотрели друг другу в лицо, улыбнулись разом и, улыбаясь, стали закуривать.

Крепко затягиваясь цигаркой, Берды обводил взглядом комнату. Она стала просторнее и выше, новой казалась мебель, чище продымлённый воздух. Впервые с момента, когда возникло дело о терьяке, Берды вздохнул по-настоящему радостно и легко, ноги его твёрдо стояли на земле, мускулы наливались силой — великая это, ничем не заменимая вещь, когда тебе верят и друзья и государство.