Исмаил Гезалов - Простор

Сегодня, вернувшись из степи, Байтенов остановил машину у столовой, но долго не мог решить, то ли ему идти обедать, то ли к Соловьёву — докладывать о делах. Он устал, а кроме того, болела нога — давала себя знать старая рана.

Шекер-апа вышла из столовой и окликнула Байтенова:

— Что стоишь? Ведь не ел со вчерашнего дня! Какой же ты работник, если ничего не ешь! Иди, сынок, иди!

Байтенову сразу же подали обед, но он, едва притронувшись к еде, отодвинул тарелку и задумался.

— Разве же так едят?! — возмутилась Шекер-апа. — Смотри, как ест Имангулов. Вот и работает хорошо. А ты скоро в больнице очутишься. Или тебе, как Захарову, тоже нравится холостая жизнь?

И вот сейчас, расхаживая по пустой и холодной комнате, Байтенов думал о том, что с женой всё было бы иначе: чай, заваренный ею, всегда ароматен, хлеб, нарезанный её руками, свеж. А как горячи её слова, как нежны руки!.. Казалось, стоит ей только стать рядом, и всё переменится: пустая комната станет уютной, холод — бодрящим, даже в ледяном напоре бурана вдруг почудятся тёплые струи весеннего ветра.

Надя писала, что здравотдел не отпускает её. Надо вмешаться в это дело. Дочка Байтенова, курчавая, с голубыми, как у матери, глазами, тосковала по отцу. Байтенов, точно они обе находились рядом, слышал, как Джамал спрашивает, когда же папа приедет за ними.

После одной из таких тоскливых ночей Байтенов уехал в Павлодар за семьёй.

Наде Байтеновой поручили заведование больницей, которая помещалась пока что в стареньком вагончике. Надя составила список всего, чего не хватало в больнице, и потребовала, чтобы Имангулов немедленно достал необходимые лекарства и инструменты.

— Зачем это? — удивился завхоз. — Разве у людей нет другого дела, как отлёживаться в больнице?

— Болезни не считаются ни с чем, товарищ Имангулов.

— В совхозе все здоровы.

— Тем лучше. Но если кто-нибудь заболеет, надо лечить. А чтобы лечить, нужно всё иметь под рукой.

— Наладится, товарищ главврач, наладится…

Надя обошла мастерские, гараж, жилые помещения, столовую. Некоторым рабочим она велела приходить на осмотр каждый день, а кое-кого, освободив от работы, отослала в Иртыш:

— Весной нам нужны здоровые и сильные люди… Поправляйтесь, пока есть время.

В одном из уголков вагона-больницы Надя устроила небольшую библиотеку. Если одним она давала лекарства или делала уколы, то другие получали интересную книгу.

Вернувшись с работы, она убирала комнаты, готовила обед. Байтенов приходил домой поздно, но его всегда ждали. Порой Джамал клонило ко сну, и Надя уговаривала её лечь спать, но Джамал обязательно должна была пожелать отцу доброй ночи.

Однажды Байтенов вернулся раньше обычного, Надя гладила бельё, Джамал убежала к уста Мейраму. Байтенов посмотрел на усталое лицо жены, на её покрасневшие от стирки руки.

— Надя, дорогая, если так будет продолжаться, ты свалишься с ног. И лечить тебя некому: ты у нас единственный доктор.

Надя усмехнулась.

— Знаешь, Байжен, на днях был интересный фельетон в газете. Не удивляйся, пожалуйста. Там говорилось о жене, которая хорошо выполняла все свои общественные дела, а дома жила, словно в гостях. Пришла домой — легла спать. Проснулась — отправилась на работу. И всё твердила мужу о том, что у неё высшее образование, ответственная должность и много нагрузок. В конце концов муж рассердился. «Кто-то из нас двоих, — говорит, — должен стать женщиной и заботиться о доме, иначе семья развалится».

Едва Надя кончила рассказ, как в комнату ворвалась запыхавшаяся от бега Джамал:

— Папа, ты давно?

— Нет, доченька, только что пришёл.

— А почему не позвал? — Она повисла у него на шее.

Надя отставила утюг.

— Давайте ужинать. Джамал, накрывай на стол, а я разогрею еду.

Едва успели поесть, как в комнату ввалился Захаров. Он был слегка пьян и чем-то взвинчен.

— У меня радость, Байжен! Профессору понравилась глава из моей диссертации!

— Поздравляю.

— Придётся поднажать. Профессор требует… Впрочем, что он требует?! Всего-то лишь новых данных! Вот после пахоты и пошлю ему новую главу. А после уборки — ещё! У меня всё в принципе определено, надо только цифры подставить!

— Новый метод в науке. Почти реактивная скорость, — насмешливо заметил Байтенов.

— Ничего. Главное — заработать кандидатскую степень. Пойдём, Байжен, погуляем…

— Нет, спасибо. Я хочу побыть со своими.

Только тут Захаров заметил сердитые взгляды жены и дочери Байтенова.

— Ах, простите… Я, так сказать, нарушил семейный уют. Виноват, исчезаю…

Когда Джамал заснула, Надя сказала:

— Очень мне не нравится этот твой друг.

— Какой он мне друг?!

— Приходит, шумит, ни с чем не считается… Джамал и то спрашивает, почему он всегда кричит и от него пахнет водкой. Держись ты от него подальше.

— Я и так от него далёк. Но ведь не выгонишь, когда он приходит.

— Если надо, то и выгнать не грех.

Инженер лгал: профессор вовсе не был доволен диссертацией. Захаров, по его мнению, лишь повторял известные вещи, иллюстрируя их данными о строительстве нового совхоза. Профессор предостерегал: если и дальше идти таким путём, то получится не диссертация, а статистический очерк. Цифры надо анализировать, а не подгонять под заранее намеченную схему.

Но главный инженер до этого столько говорил всем о своей научной работе, что ему было страшно признаться в неудаче. Он надеялся «отыграться» в последующих главах; надо было только придумать, как бы перехитрить профессора.

Байтенов много ездил. Большую часть времени он проводил в степи, где размечал участки под пахоту. К нему стал всё чаще присоединяться Захаров — надо ж и ему показываться на людях. Он производил расчёты примерного количества машин, которые потребуются, чтобы поднять целину. Вернувшись из одной такой поездки, Байтенов и Захаров пошли к Соловьёву. В вагончике директора сидел уста Мейрам. Было тепло и тихо. На столе стоял большой чайник с кипятком.

— Раздевайтесь, — сказал Соловьёв, — грейтесь. Мы тут как раз о распределении участков говорим. По тракторным бригадам.

Он расставил стаканы, налил чаю и, усмехнувшись, сказал:

— Завидую Байтенову: у него вся семья уже в сборе. А я, признаться, истосковался в одиночестве. А вы как, Иван Михайлович?

Захаров иронически усмехнулся:

— Сейчас столько работы, Игнат Фёдорович, что не до жены. Вернёшься вот так из степи — ноги гудят, голова трещит, тут не до семейных радостей. Да и смотрю я на всё это несколько иначе, чем вы.

— Как же, если не секрет?

— Я пришёл к выводу, что холостяцкая жизнь — настоящее блаженство. Жена мешает работать, во всё вмешивается, контролирует: куда пошёл, зачем пошёл, откуда вернулся, почему поздно, почему рано… Одни неудобства!