Ричард Хилдрет - Белый раб

Это описание наше ни в какой мере, однако, не относится к той части побережья, которое простирается от устья реки Санти до устья Саванны и вдаётся местами на двадцать — тридцать миль в глубь страны. Эти реки разделены множеством мелких островков, известных под названием «морских островов», славящихся своим хлопком. Берег, отделённый от этих островков бесчисленными узкими проливами, весь изрезан множеством маленьких бухточек; некоторые из них довольно глубоко вдаются в материк. Со стороны океана островки эти обрывисты, а противоположная сторона их, обращённая к материку, чаще всего покрыта болотами. Некогда здесь рос роскошный вечнозелёный дуб, дерево, не имеющее себе равных по красоте. Земля здесь рыхлая, но она много плодороднее иссушенной песчаной почвы материка. Плотины ограждают эти земли от морских приливов и отливов, а поле разделено многочисленными дамбами и канавами для стока воды. Земли — всюду, куда есть доступ свежей воде, — заняты рисовыми плантациями, все остальные отведены под хлопок; встречающаяся здесь разновидность хлопка отличается особенно длинным волокном, а по крепости и мягкости может даже соперничать с шёлком.

Эти прелестные места представляют собой разительный контраст со всей остальной южнокаролинской низменностью. Всюду, куда достигает глаз, видны только ровные, великолепно обработанные поля, которые во всех направлениях пересечены ручейками и реками. Плантаторы в большинстве случаев живут в хороших домах, построенных на живописных пригорках в тени заботливо посаженных деревьев и кустарников; живут они в этих домах только зимой, а летом их покидают, спасаясь то ли от скуки и однообразия, постоянных спутников безделья, то ли от гнилого климата, который близость рисовых плантаций делает ещё более вредным для здоровья. Вся местная аристократия на лето перебирается обычно в Чарлстон или едет в северные города и на курорты, чтобы поражать там местных жителей и приезжих своим безумным расточительством и головокружительной роскошью.

Плантации на всё это время целиком отдаются в руки управляющих и надсмотрщиков. Они вместе со своими семьями составляют тогда почти всё свободное население края.

Рабов здесь в десять раз больше, чем свободных граждан, и все богатства этого живописного края идут только на то, чтобы доставить нескольким сотням семейств возможность жить в ослепительной роскоши и безделье, превращающем их в бесполезный груз для общества и в обузу для самих себя. А для того чтобы они имели эту возможность, сотни тысяч человеческих существ должны жить в условиях безмерного унижения и нужды…

Наш новый хозяин, генерал Картер, среди этих американских вельмож был одним из самых богатых. Плантация, куда нас направили, носила название Лузахачи и, несмотря на свои большие размеры, составляла лишь часть его обширных владений.

Мне, прибывшему из Виргинии, и природа и обычаи этой местности казались странными и непривычными. И товарищи мои и я были приучены к тому, что нам ежедневно вдобавок к нашему маисовому рациону выдавалась небольшая порция мяса, а та ничем не приправленная каша, которую мы получали здесь, была безвкусной и малопитательной. Мы были здесь новыми людьми и, не зная местных обычаев, не могли прибегнуть к приёмам, которые помогают здешним рабам пополнить свой скудный и недостаточный паёк. Нам оставался только один путь: обратиться с нашими просьбами к самому хозяину, рассчитывая, что он великодушно их удовлетворит. Случилось так, что недели через две после вашего прибытия генерал Картер прискакал в сопровождении нескольких друзей из Чарлстона в Лузахачи, чтобы взглянуть, каков урожай. «Мы решили использовать этот приезд и попросить генерала немного улучшить наше питание. При этом, однако, мы заранее условились, что будем как можно скромнее в наших требованиях, чтобы не получить отказа.

Посоветовавшись между собой, мы решили попросить, чтобы в кашу для вкуса прибавляли немножечко соли. К этой роскоши нас приучили в Карлтон-холле. В Лузахачи нам выдавали один только маис, по мерке в неделю. Товарищи попросили меня обратиться к хозяину от имени всех нас, и я с готовностью обещал им выполнить их поручение.

Когда генерал и его спутники приблизились к нам, я пошёл один им навстречу. Генерал грубо спросил, почему я оставил работу и что мне надо. В ответ я объяснил ему, что я — один из рабов, недавно купленных им. Я добавил, что некоторые из нас родились и выросли в Виргинии, другие же в Северной Каролине, что мы не привыкли есть ничем не приправленную кашу и просим его оказать нам милость и распорядиться, чтобы нам выдавали немножечко соли.

Генерал, казалось, был очень удивлён моей дерзостью и пожелал узнать, как меня зовут.

— Арчи Мур, — ответил я.

— Арчи Мур? — воскликнул он с иронией. — С каких это пор рабов называют по имени и фамилии? Ты — первый из всех моих рабов, у которых хватило нахальства так назвать себя! Да ты, оказывается, большой наглец! Это сразу видать по твоим глазам. Так вот, покорнейше попрошу вас, мистер Арчи Мур, в следующий раз, когда я буду иметь честь разговаривать с вами, удовольствоваться одним именем Арчи.

Я добавил к своему имени фамилию Мур с того дня, как оставил Спринг-Медоу. Так часто делают в Виргинии, и там это не считается предосудительным. Но в Южной Каролине плантаторы в своей тирании по отношению к рабам и в теории и на практике превзошли всех американцев. Для них нестерпимо всё, что может поставить раба хоть сколько-нибудь выше их пса ила их лошади.

И слова генерала и тон его были оскорбительны, но меня это не остановило. Я смолчал, а потом попробовал в самых почтительных выражениях повторить мою просьбу.

— Все вы наглые бездельники, да к тому же ещё ничем не довольные! — ответил генерал. — И так вы меня кругом объедаете. Хватит с вас и того, что я вам маис покупаю. А если вам нужна соль, то в пяти милях отсюда морской воды сколько угодно. Никто вам не мешает соль из неё добывать.

Проговорив это, генерал повернул лошадь и вместе со своими спутниками поскакал дальше, громко хохоча над своей удачной шуткой.

В числе рабов мистера Карлтона, ставших теперь собственностью генерала Картера, был один по имени Томас, с которым я подружился, ещё находясь у нашего прежнего хозяина. Это был чистокровный африканец, с правильным и красивым лицом, прекрасно сложенный и сильный, и к тому же человек, во многих отношениях весьма примечательный.

Его физическая сила, неутомимость и способность переносить лишения были необычайны. Но его нравственная сила была ещё больше. Страстный и порывистый по натуре, он — что было большой редкостью среди рабов — умел подчинить себе свои страсти и во всём, что он говорил и делал, был кроток как ягнёнок. Дело в том, что ещё ребёнком он подпал под влияние неких методистов, которые жили и работали по соседству. Их проповеди производили на него такое сильное впечатление и он так проникся их идеями, что, казалось, самые изначальные и сильные человеческие страсти были вырваны с корнем из его груди.