Ричард Хилдрет - Белый раб

Мистер Мейсон оказался человеком прекрасно воспитанным, с отличными манерами и притом очень неглупым. Таким могла бы гордиться любая часть света. Я провёл у него целую неделю, и он успел рассказать мне, что отец его, человек большой энергии и работоспособности, в течение нескольких лет занимал на разных плантациях скромное место управляющего, а затем, когда разорённые владельцы Карлтон-холла и Поплар-Грова уехали, приобрёл обе эти плантации.

Будучи сам человеком необразованным, с трудом научившись только подписывать свою фамилию, отец мистера Мейсона тем более горячо стремился дать образование своему сыну. Он отправил его учиться в колледж, в один из больших городов на Севере, а затем предоставил ему возможность путешествовать по Европе.

В противоположность большинству молодых южан, которых посылали учиться на Север, молодой Мейсон постарался полностью использовать предоставленные ему возможности. Лет пять тому назад он вернулся домой. Вскоре после его возвращения отец его скончался, и юноше пришлось согласно завещанию покойного принять на себя управление плантациями и опеку над своими малолетними сёстрами — двумя очаровательными девочками, которым принадлежала равная с ним доля наследства, состоявшего из земли и рабов.

Плантация Карлтон-холл отнюдь не находилась в таком запущенном и истощённом состоянии, как многие другие земли. Я нашёл, что она выглядит значительно лучше, чем в те времена, когда я ещё жил и работал там. Строения содержались в полном порядке, а домики рабов были так удачно сгруппированы и имели вместе со своими садиками такой приветливый вид, что не только не производили мрачного впечатления, обычного для негритянских посёлков, но даже служили украшением плантации. Рабы с таким искусством умеют притворяться, изображая разнообразнейшие чувства — начиная от тупого равнодушия и кончая самыми сильными страстями, — будь то радость или скорбь, что подчас бывает чрезвычайно трудно определить, какое же чувство владеет ими в действительности. Но видя широкую, добродушную улыбку, с которой, куда бы мы ни шли, рабы мистера Мейсона — старые и молодые, мужчины и женщины — приветствовали своего хозяина, и слыша, с какими радостными криками сбегались к нему дети, ошибиться было нельзя. Мы посетили так называемую школу, где дети собирались и, хоть и ничему не учились, проводили там весь день под надзором почтенной сгорбленной седой старушки, которую они называли «бабушкой». Сердце радовалось при взгляде на них. Здесь были малютки не старше трёх-четырёх месяцев, которых держали на руках девочки-няньки, были и дети постарше: лет до двенадцати — четырнадцати. Все они были чисто и опрятно одеты, чего я никогда раньше не видел на других плантациях. В распоряжении старших детей находился обширный участок подле школы, где они играли и шалили, сколько было их душе угодно. Единственное, чему «бабушка» обучала их, было «умение хорошо себя держать», и — по крайней мере в присутствии посетителей — наставления её, подчас довольно неожиданные и забавные, не прерывались ни на мгновение. «Бабушкой», как пояснил мне мистер Мейсон, её звали не просто в знак уважения. Она и в самом деле была бабушкой, прабабушкой и даже прапрабабушкой большинства ребятишек, резвившихся вокруг неё. Сам мистер Мейсон звал её тётушкой Долли и обращался с ней так почтительно и ласково, как с родной бабушкой. По его словам, она вполне заслужила такое отношение — ведь она явилась основным источником благосостояния его семьи и его самого. Тётушка Долли была куплена вместе со своими тремя или четырьмя детьми на первые же деньги, заработанные его отцом, лет пять-десять тому назад; в то время это была совсем молодая женщина. После этого она ещё не раз становилась матерью и уже родила двенадцать детей, причём все были девочки. Дочери её также произвели на свет множество детей, и всё население как Карлтон-холла, так и Поплар-Грова состояло из потомков этих женщин.

Надо добавить, что отец мистера Мейсона был человеком до чрезвычайности щепетильным и за всю свою жизнь не продал ни одного раба. Он и не покупал рабов, кроме разве тётушки Долли, которая сама упросила его её купить, да ещё нескольких вполне порядочных негров, которые стали впоследствии мужьями его рабынь.

Система управления, установленная на плантациях мистера Мейсона, была в своё время введена его отцом; улучшил же её он сам и она теперь резко отличалась от всего того, что мне пришлось видеть на других плантациях, если не считать, что кое в чём она напоминала мне постановку дела у майора Торнтона, которому я сам когда-то принадлежал.

Мистер Мейсон не держал управляющего и руководил работами сам, опираясь только на двух помощников — по одному на каждой из двух плантаций. Оба они были люди образованные, умные и гуманные, как и он сам. Мистер Мейсон рассказывал, что ему пришлось потратить немало труда на поиски подобных людей, а затем на то, чтобы приучить их к делу. Все работы и вся жизнь на плантации были распределены точно по часам. Одежда и пища отпускались в достаточном количестве и вполне удовлетворительные по качеству. Задания, возлагавшиеся на каждого рабочего, были не очень велики. Плеть пускалась в ход лишь в исключительных случаях, да и то главным образом только в наказание за проступки, которые рабы совершали по отношению друг к другу, а не за их вину перед хозяином.

— Помните, — сказал как-то мистер Мейсон, — что я ведь не только управляющий плантацией, но также и судья, на которого падает обязанность разбирать все ваши внутренние распри и столкновения, да, впрочем, если говорить правду, я ведь и сам раб, которому на плантации, пожалуй, приходится потяжелее других. Как вы думаете, много ли нашлось бы в Северной Каролине плантаторов, которые бы согласились принять от меня мои поместья, если б им было поставлено условием управлять рабами на тех же началах, на которых управляю ими я?

Рабочие плантации соревновались друг с другом, и это толкало их на то, чтобы работать лучше. Все рабы были разбиты на восемь или девять классов — в зависимости от их способностей или трудолюбия, и каждый раб из своего класса мог быть в силу разных заслуг переведён в другой, высший класс, или же, напротив, понижен. Каждый класс, в зависимости от количества и качества произведённой работы, получал соответствующие льготы и отличия. Самый низший класс носил название «класса ленивцев», и остальные как огня боялись быть зачисленными в эту группу. Исключением являлись лишь совершенно безнадёжные лентяи, которые никогда не покидали «класса ленивцев» и служили мишенью для острот всех рабочих плантации.

Ежегодно после окончания жатвы устраивался большой костюмированный праздник, где участники также распределялись в зависимости от своих заслуг. Наиболее отличившимся предоставлялось право первыми выбирать себе костюмы. Но выбор этот был не особенно велик. Всем обычно хотелось изображать из себя генерала Вашингтона в треуголке и с огромной саблей в руках или старого мистера Мейсона, отца хозяина, а в последнее время, после избрания в президенты генерала Джексона, большим соблазном было изображать и этого именитого гражданина. Все остальные выбирали себе костюмы в соответствии с тем, что они заслужили.