Владимир Петров - Черемша

— Ну какого дьявола? Чего надо?

А ведь он совсем не пьян, сообразил Шилов, странно, не успел же выспаться за десять минут? Тоже мне артист с цыганской харей.

— Это я, Шилов. Значит, так: на завтра обстановка изменилась. Вместо тележки подать двух верховых лошадей. Поедете со мной.

— С какой это стати? — недовольно пробурчал Корытин.

— Согласно вашим служебным обязанностям, — тоном приказа произнёс Шилов и повесил трубку.

Ночь прошла беспокойно: не спалось. Душно было даже при открытом окне, к тому же за рекой в ближнем распадке всё время кричал сыч, стонал жалобно и жутковато. Сыч кричит к ненастью, ворочаясь в постели, вспомнил инженер местное кержацкое поверье.

Наверно, так оно и было, потому что берлинское радио послушать не удалось — приёмник трещал разрядами, как смолистые поленья в печи. Где-то над Европой, может быть, уже в Приуралье летними грозами накатывался гигантский циклон.

Утром Корытин явился задолго до назначенного срока и принялся дразнить сторожевого Рекса, наверно, кидал в него камнями: от ярости пёс временами срывался на утробный вой, а цепь гремела, будто карьерная камнедробилка.

Шилов высунулся в окно, погрозил кулаком завкону: "Уймись!" — и подумал, что из Корытина, в сущности, дерьмовый помощник: злобы в нём больше, чем решительности, уж не говоря об уме. Но что поделаешь — пока просто не на кого рассчитывать…

Они выехали через несколько минут, сразу, не разговаривая, пустили коней лёгкой рысью. Иноходцы шли ровно, скользяще-картинно, приятно пахло кожаной сбруей, стелилась на поводья, щекотала руки конская грива — к Шилову возвращалась обычная деловая бодрость, тем более, что день занимался на славу, никакого ненастья, похоже, пока и не предвиделось.

Он думал о том, что едущий рядом Корытин, "цыганское высокоблагородие", весьма осложнил обстановку, в которой им обоим уже сегодня предстоит начинать дело. Чего стоит один только приезд следователя, взбаламутивший местную идиллию! Настороженность, повышенная подозрительность, усиленный контроль — вот хотя бы некоторые из многих кругов от камня, брошенного Корытиным в черемшанский омут — теперь к этому прибавилось ещё "мокрое дело"… Махровая уголовщина, о которой он недавно думал с высокомерным отвращением. Да, ничего не попишешь: высокая политика никогда не делается чистыми руками. "Чистые руки" — демагогия, не более того.

— Насчёт Савоськина… — осторожно сказал Шилов. — Как оно было?

— А так и было. Помер человек и нету. Вам-то зачем знать? — неприязненно буркнул Корытин.

Он прав, подумал инженер. Да и какое, собственно, ему до этого дело? "Надо знать, что именно знать!" — назидательно поучал в детстве отец, стуча пальцем по его целомудренному гимназическому лбу. Он говаривал это, отбирая у сына запрещённые народнические брошюры, в которых юный Шилов, в общем-то, всё равно не смыслил ничего.

Наверно, всё-таки не стоило задавать этот бестактный и глупый вопрос. В конце концов, можно по-человечески понять угрюмость, озлобленность Корытина: не так-то просто участвовать в похоронах собственной жертвы, оплакивать человека, которого "порешил" своими руками.

— Хотите, я вам поправлю настроение, Корытин?

— Ну-ну, валяйте. Вы же начальник, вам позволено изголяться, — завкон откашлялся и мрачно харкнул далеко вперёд через голову лошади.

— С завтрашнего дня вам предстоит служебное повышение. Моим приказом вы назначаетесь начальником ВОХРА — военизированной охраны строительства. Ну как?

— Тпру-у! — Корытин правой рукой натянул повод, остановил лошадь, а левой сгрёб в кулак бороду, резко дёрнул, словно собирался начисто оторвать. — А вы не боитесь, Викентий Фёдорович, что я когда-нибудь могу застрелить вас?

— Знаю, — Шилов тоже придержал коня. — Вы умеете это. Только не сделаете — какой вам смысл? Тем более сейчас, накануне решающих событий. Давайте поговорим спокойно.

Они остановились на взгорке средь осинника — здесь стояла голубоватая утренняя полутень, и воздух казался осязаемо живым, трепетным, весь пронизанный мельтешением, отсветами глянцевых листьев. Дрожание это падало на всё окружающее, окрашивало тревожным беспокойством. Вороной жеребец Шилова норовисто дёргал узду, сучил ногами и пёр боком, стараясь укусить корытинского мерина.

— Значит, так, Корытин, — Шилов с трудом удерживал каблуками танцующего жеребца. — Нас с вами ждут в Синьцзяне в штабе генерала Брагина — надеюсь, вы помните такого? Это, во-первых. А во-вторых, в самое ближайшее время нам, очевидно, предстоит выполнить задание, ради которого мы и торчим здесь. Вы чувствуете, чем пахнет международная обстановка?

— Ну-ну! Это уже разговор, — усмехнулся, сразу повеселел Корытин. С размаху огрел по крупу нагайкой шиловского жеребца. — Не балуй, зараза!

— Так вот, ваше назначение является первым и очень важным шагом по пути выполнения задания.

— Догадываюсь. Но вы-то соображаете, что последует за этим? Меня же сразу начнут проверять, раскапывать всё моё прошлое. И будьте уверены, докопаются!

— Не беспокойтесь. Пока докопаются, дело окажется в шляпе и мы будем уже далеко — по ту сторону границы, в Урумче. Всё предусмотрено и рассчитано.

— Лады. Я человек дела, к риску мне не привыкать. Наконец-то дождались, слава те господи! — Корытин достал из бокового кармана баклажку, прямо из горлышка отхлебнул самогона, сноровисто, ловко, как старый наторевший кавалерист. — А вы, Викентий Фёдорович, тоже, оказывается, из лошадников! Цепко в седле сидите, и по хватке вижу — бывали в рубке, в лаве ходили. А я думал интеллигент. Может, мы когда-то на встречной сшибались, а?

Корытин захохотал, вскинул над головой руку с нагайкой, покрутил ею, как саблей. Шилов промолчал, сразу вспомнив лихие рейды охранного эскадрона главковерха. Впрочем, на передовой им почти не приходилось бывать, если не считать нескольких опасных ситуаций под Самарой, где прорвались в тыл конные сотни дутовских казаков.

— Значит, по самой плотине ударим, Викентий Фёдорович?

— Вы догадливы.

— Так, чтобы в пух и прах? В малашкины дребезги?

— Именно!

— Ого-го-го! — вдруг дико заорал Корытин, вмиг сдёрнул с плеча тулку и бабахнул из обоих стволов. От испуга шиловский жеребец зайцем сиганул в сторону, лошади понеслись ошалелым галопом вниз с перевала. Корытин матерился, радостно скалил зубы, видно ощутив дремавший в нём многие годы безудержный азарт головореза. — С богом вперёд! Мать твою перетак!

Остановились только у брода через Выдриху. Корытин спрыгнул на землю, размялся и, подтягивая подпругу, насмешливо спросил:

— Звание хоть какое-нибудь дадите?

— А как же. НачВОХР. Комсоставская аммуниция и четыре треугольника в петлице.