Саймон Монтефиоре - Сашенька

Катенька, покачав головой, вернулась в гостиную.

Клоп жил в своем собственном мире. Теперь, когда сменился строй, он грустил по Советскому Союзу.

Встречаясь со старыми друзьями, он громогласно честил «новых русских»: черные, жиды, бюрократы чертовы!

Ничто не сравнится с негодованием крестьян в маленьких деревушках, подумала Катенька.

Однако крушение коммунизма привело, в числе прочего, и к совершенно неожиданным последствиям: по России прокатилась волна зверских серийных убийств, имели место даже случаи людоедства. Кроме моциона у Клопа было еще одно хобби — он жил историями об убийствах. Катенька вздохнула и вернулась на кухню, чтобы в последний раз — перед Лондоном — позавтракать дома.

Когда Катенькины родные пошли провожать ее на вокзал, они нарядились как на праздник.

Стоял изумительный день, воздух был бодрящим и удивительно прозрачным. Хорошо в такой день начинать новое дело! Почерневшая корка снега еще покрывала поля, луга и единственную асфальтированную улицу станицы — улицу Суворова (которая до прошлого года была улицей Ленина) с ее унылыми приземистыми домами, единственным украшением которых были разноцветные ставни — у кого красные, у кого голубые. В России весна — лучшее и самое любимое время года. Катенька ощущала, как под грязным покровом прошлогоднего снега начинает бурлить вода. Остатки льда таяли на глазах, свежие ручьи клокотали, пенились, то сливаясь друг с дружкой, то снова разделяясь на рукава. А из-под побежденной снежной корки уже пробивались первые подснежники, стволы деревьев начинали источать сок, жаворонки и синички, приветствуя весну, наполняли воздух радостными трелями.

На Катеньке была кроличья шубка и белые сапожки, джинсовая турецкая мини-юбка и алый свитер, ее любимый, украшенный стеклярусом. Ее отец, в фетровом пальто поверх медицинского халата, нес ее единственную сумку к их белой «Волге». Автомобиль был старым и ржавым, но его просторный салон и добротность напоминали о том хорошем, что было в СССР. «Волга» доктора была предвестником важных событий в домах, к которым она подъезжала: там ожидался визит либо аиста, либо старухи с косой. Клоп, в потертом засаленном коричневом костюме, красной рубахе, застегнутой на все пуговицы, но без галстука, с медалями на груди (за Сталинград, Курск, Берлин), сел с Бабой и Татьяной в машину. Катенька, семейный талисман, станичная героиня, села впереди.

Жители станицы вышли на улицу, чтобы попрощаться с ней, когда «Волга» проезжала по бывшей улице Ленина мимо построенного еще в семидесятые годы панельного дома.

Катенька помахала розовощеким женщинам в белых халатах из магазина «Мясо — Молоко»; завитым машинисткам из сельсовета, самому председателю, который походил на южноамериканского эстрадного певца в своем белом костюме и с пышной прической. Бесо и другие ингуши из магазина «Овощи» забросили в окошко «Волги» пакет со свежими помидорами. А казак Стенька, покрытый татуировками качок и хвастун из ночного клуба «Вегас-Калифорния», в кожаной куртке и «вареных» джинсах, расщедрился на банку мексиканского пива и флакончик духов «Почему бы и нет?» греческого производства. Хозяин маленького киоска по имени Гайдар, глава смуглого азербайджанского семейства в барашковых папахах, бросил в машину батончик «Твикс». Катенька тут же отдала подарок отцу, который в течение дня испытывал непреодолимую потребность в сладком и с волчьим аппетитом поглощал шоколадные батончики. Но где же Андрей?

Вот он, улыбается своей ласковой, нежной улыбкой.

Его манящие глаза, как она решила, просто созданы для долгих прощаний при отъезде. Одетый в обычные темно-синие джинсы, он ожидал на ступеньках небольшого вокзала. Как и ее отец, Андрей не хотел, чтобы она ехала в Лондон, и прошлой ночью умолял ее подождать до конца весны, когда они смогут поехать в отпуск и позагорать в Крыму.

Его поцелуи и доводы почти убедили Катеньку, пока она игриво не осадила его: «Андрюша, не так быстро. Я подумаю». Он надулся, она его утешала, думая о том, как же ей нравятся его зеленые глаза, — но разве их можно сравнить с Лондоном, Москвой, кандидатской, за которую она принялась, ее командировкой как историка? Она хотела стать писателем-историком России времен Екатерины; она мечтала, что будет жить в Москве, издавать солидные книги и, возможно, когда-нибудь ее изберут в Академию наук…

Андрей, как и отец, вызвался донести ее небольшой багаж. В конце концов после небольшой перепалки порешили на том, что каждый возьмется за одну ручку и так они донесут сумку до поезда. Все вошли в вагон, затем в купе. Доктор Винский обнял Катеньку и поцеловал лоб, на глаза ему навернулись слезы.

Андрей прошептал: «Я тебя люблю».

Катенька стояла у открытого окна, посылая родным и жениху воздушные поцелуи. Потом лязгнули колеса, поезд дернулся и, пронзительно засвистев, с грохотом умчался вдаль, на север, к сердцу России.

Поезда на полустанках вечно напоминают о прошедших днях и утраченных друзьях. Мгновение все молчали, Татьяна промокнула глаза носовым платком: ее беспокоила Катенькина работа — какое исследование она будет проводить? Как она справится одна? Зачем ей нужно было уезжать? Женщина обняла Андрея.

Баба, живой пример того, как сочетается коммунистическая догма с крестьянским суеверием, перекрестилась. Клоп лишь однажды уезжал из Безнадежной — в июне 1941-го, когда его призвали в Красную армию, и лишь один раз возвращался — в мае 1945-го… Но тогда поезд со шлейфом белого пара унес его в Москву, а оттуда он дошел до самого Берлина. Лучшее и самое страшное время его жизни, говорил он жене: убитые друзья, новые друзья, «За Родину! За Сталина!» Сталин — вот это был человек!

Доктор Винский продолжал стоять на платформе, хотя все уже ушли. Было 10 часов утра, но в его приемной в поликлинике на улице Ленина, между бывшим райкомом партии и магазином «Молоко», уже толпились пенсионеры с весенней простудой и тающими сбережениями.

Он закурил сигарету и посмотрел вслед удаляющемуся поезду.

Винский очень гордился Катенькиной храбростью — а смог бы он сам решиться на подобное? Он вырос в родительской семье здесь же, в Безнадежной, а в восемнадцать лет уехал на таком же поезде в далекий Ленинград, чтобы выучиться на врача. Баба тогда купила ему новый костюм, новые ботинки и парусиновый чемоданчик.

Они были людьми небогатыми, но во всем Ленинградском мединституте никого так не баловали родители, как его. Он был первым в семье Винских — да что там, во всей станице, — кто получил высшее образование.

Доктор Винский уже не впервые задавал себе вопрос: зачем он, молодой врач, вернулся в это богом забытое место на окраине империи? Он мог бы продолжить обучение, он мечтал стать гинекологом, сделаться профессором в Москве. Но вернулся сюда — в дом с голубыми ставнями, где родился и жил до сих пор. Вернулся, чтобы жить со своими родителями-крестьянами и заведовать местной поликлиникой.