Саймон Монтефиоре - Сашенька

— Спросишь то-товарища Па-Палицына. Хочешь что-нибудь сообщить?

Сашенька отрицательно покачала головой.

— Удачи, то-товарищ. — И Молотов исчез. По Сашенькиной спине от волнения пробегали мурашки.

В караулке ее снова встречал Верезин.

— А где соболя? А песец? — удивился он.

— Привлекают слишком много ненужного внимания, — ответила она. — Меня спрашивали?

У печи, за круглым столом, заставленным какими-то бутылками, сидел товарищ Палицын. Когда Сашенька вошла, он встал.

— Я товарищ Палицын. Иван, — представился он. — А я вас знаю: видел, когда вы выступали в рабочем кружке путиловцев.

Он протянул ей руку — огромную и красную как рак.

— Я вас помню, — ответила она. — Вы единственный из всех задали вопрос. Я так нервничала!

— Что ж удивительного? Девушка, интеллигентка, среди нас, простых рабочих. Вы говорили так убежденно и страстно — мы были очень благодарны, что такая девушка, как вы, пришла нам помочь.

Сашенька понимала, что он имеет в виду, говоря «такая девушка, как вы». Ее это задело. Вероятно, Палицын заметил ее смущение. Он мягко добавил:

— Мы выходцы из совершенно разных миров, но вы расскажете мне то, что знаете, а я поделюсь с вами тем, что известно мне.

Сашенька почувствовала благодарность. Высокий, с густой копной волос, с доставшимися от пращуров-татар широкими скулами и раскосыми глазами, Ваня Палицын являл собой тип настоящего русского мужика, простого петроградского рабочего. Сашенька знала, что, в отличие от Менделя и Молотова, Ваня был именно простым рабочим: он с восьми лет вкалывал на Путиловском заводе и разговаривал как настоящий пролетарий. Вот ради таких, подумала Сашенька, и создавал свое учение Маркс, ради таких и она сама вступила в партию.

— Товарищ Песец, я должен кое-что вам передать. Вы знаете, что с этим делать?

— Знаю.

— Присаживайтесь. Что будете — коньяк? Водку? У нас с Верезиным небольшой праздник, правда, Игорь?

— Меня приняли в партию, — похвастался Верезин.

— Поздравляю, товарищ Верезин, — сказала Сашенька.

Только члены партии заслуживали уважительного обращения «товарищ». Но Мендель предупреждал ее: никаких посторонних разговоров.

«Интеллигенты, — подумала она, — перегибают палку с конспирацией, а вот настоящие пролетарии смотрят на вещи гораздо проще».

Ваня Палицын — в вышитой рубахе, сапогах и крестьянских штанах — передал ей завернутый в тряпку «бульдог».

— Отнесите его наборщику в погребок на Гоголя.

Он грузин. Красивый, черт! Так что вы поосторожнее, не потеряйте голову! — Ваня посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся.

Пробило три, Сашенька миновала Таврический дворец, села на трамвай на Литейном. Она чувствовала, как оттягивает карман заряженный маузер и целая коробка патронов. Она нащупала рукоять, почувствовала холодную сталь. Первый раз она была вооружена, хотя никогда в жизни не пробовала стрелять.

Она взяла извозчика до «Караван-сарая» на Гоголя — этот погребок в турецком стиле посещали в основном рабочие и бедные студенты. Вход в заведение напоминал голову огромной многоножки, распластавшейся на улице, коридор проходил под улицей.

Пробираясь между столами, Сашенька ощущала запах папирос, колбасы, кислого вина, слышала, как притихли бедно одетые студенты, когда она проходила мимо.

В темном уголке с бокалом красного вина одиноко сидел мужчина в лихо заломленной белой кавказской папахе и солдатской шинели. Я жду вас, товарищ Песец. Я Ираклий Сатинов, — приветствовал грузинский товарищ, который изменил свою настоящую фамилию Сатинадзе на русский манер. — Следуйте за мной, товарищ.

Он повел ее в глубь трактира, открыл дверь в пивной погреб. Воздух тут был влажный и зловонный.

Нагнувшись, он приподнял крышку лаза. Крутые металлические ступеньки вели к печатному станку.

Она слышала гулкий ритм вращающейся болванки, похожий на жужжание механической пчелы. Мужчины в холщовых рубахах выносили пачки шершавых газет, перевязанных красной веревкой. Воняло керосином и жженой бумагой.

Сатинов стянул свою папаху.

— Я только что вернулся в Питер. Из Баку. — Его жесткие густые волосы цвета воронова крыла низко нависали надо лбом. Сатинов был высок, жилист и мускулист, от него исходила настоящая мужская сила.

— Газетная бумага?

Сашенька передала пакет.

— Рад с вами познакомиться, товарищ Песец, — произнес он без тени насмешки, целуя ей руку.

— Настоящий джигит! — сказала она несколько настороженно.

— Может, и лезгинку станцуете? И «Сулико» споете?

— Лучше меня лезгинку никто не станцует! Может быть, сегодня вечером попоем, выпьем вина?

— Нет, товарищ, — ответила Сашенька. — У меня нет времени на подобную ерунду. И у вас быть не должно.

Сатинов, кажется, вовсе не обиделся. Он громко рассмеялся и поднял вверх руки: «Сдаюсь».

— Простите, товарищ, мы, грузины, не такие сдержанные, как русские! Удачи! — Он вывел ее из помещения через другой вход, и она оказалась на пустынном дворе за улицей Гоголя.

В конце узкой улочки она проверила, согласно законам конспирации, нет ли хвоста. Хвоста не было.

Она подождала. Улица оставалась пустынной. Внезапно Сашеньку охватило необыкновенное ликование: ей захотелось смеяться и весело танцевать от неприкрытого обаяния этих конспираторов — Палицына и Сатинова, юношей из разных социальных слоев, которых объединило общее дело. Она в глубине души знала, что за такими парнями будущее, ее будущее — вероятно, причиной тому была ее твердая убежденность. Суровая правда жизни делала ее еще тверже. Маленькие удивительные люди вроде Менделя были фанатиками. Норма? Ответственность? Семья и дети? Она вспомнила, как обрадовался ее отец, когда получил последний контракт на поставку 200 тысяч ружей, вспомнила свою обманутую, несчастливую мать.

Ариадна была сама смерть, унылая проститутка, живой мертвец. Сашенька миновала арку и нырнула в соседний двор. Одно из правил Менделя: никогда не входи в здание через парадное и всегда проверяй, есть ли запасной выход. В России возле черного входа не стоят ни швейцары, ни сторожа.

Войдя во двор, Сашенька поспешила к черному входу, открыла дверь и взбежала по холодной темной лестнице. Она уже бывала тут, но тогда ее товарищ на встречу не пришел. Возможно, сейчас он здесь.

Она открыла дверь ключом и тут же захлопнула ее за собой. Квартира утопала в темноте, но тут было темно даже днем: настоящая пещера с восточными коврами, старыми керосинками, стегаными одеялами и матрацами. Она вдохнула знакомый запах нафталина, соленой рыбы, пожелтевших книг: здесь жил интеллигент. Сашенька прошла на кухню, потрогала, как учил Мендель, самовар — самовар был холодный. В спальне все стены были заставлены книжными шкафами, на полу — аккуратные стопки «Аполлона» и других литературных журналов.