Мюд Мечев - Портрет героя

— Как?

— Ну так… Как правду?

— Да, все.

— Вот кто бы написал про нашу-то жизнь? А теперь, что же, нет таких писателей?

— Не знаю.

Мы подходим к воротам.

— Приходи, сынок.

— Да. До свидания.

Улица пустынна. Совсем темно. Какой-то шорох. Я напрягаю зрение. Неясный силуэт шевелится в арке дома напротив меня. Мы оба молчим.

— Кто ты? — слышу я испуганный женский шепот.

— Мальчик.

В ответ доносится вздох облегчения. Фигура появляется из-под арки, я тоже выхожу и вижу пожилую женщину, держащую под мышкой что-то большое.

— Ты куда, мальчик?

— На улицу Льва Толстого.

— А я — на Крымскую. Пойдем вместе?

— Хорошо.

— Раньше хоть патрули были, — бормочет женщина. — А теперь ни милиции, ни патрулей.

Я разглядел: она несет четыре длинные ножки от стола.

— Тише, смотрите!

Она ахает, и мы замираем. Из темного подъезда осторожно высовывается чья-то голова.

— Граждане, вы куда? — слышим мы старческий голос.

— На Крымскую, — отвечаю я.

— Я с вами.

И мы идем вместе. Месяц, показавшийся из-за туч, освещает все слабым светом. Теперь я вижу своих спутников: женщину, распухшую от голода, с измученным лицом, закутанную в бархатную шубу, и старика в золотом пенсне, в барашковой шапке.

Вдруг до нас доносится крик и внезапно обрывается. Мои спутники дрожат, да и сам я…

— Быстро! — командую я и, почему-то пригибаясь, бегу к дому, с верхней площадки которого, из окна, видна вся улица.

Вот холодный подъезд с оторванной дверью. Стараясь не шуметь, мы поднимаемся на последний этаж. Я высовываю голову из окна и вижу в конце улицы, на углу, темные фигуры нескольких людей. Они сгрудились, и трудно понять, что они там делают… В центре, на земле, сидит человек. Он без шапки. Один из стоящих нагибается и берет его за воротник. Человек на земле стонет — довольно громко, даже до нас доносится — и, получив пинок в спину, поднимает руки вверх. С него снимают пальто… Минута — и оно уже на одном из обступивших его…

Вот жертва стоит на четвереньках и шарит перед собой руками, а четыре фигуры удаляются медленным размеренным шагом. Я слышу их негромкие голоса, но разобрать, что они говорят, не могу. Внезапно слышится звук отворяемой форточки. Четверо останавливаются. Знакомое ругательство. Один нагибается, шарит в снегу. Нашел. Он подбегает к окну, из форточки которого доносятся какие-то звуки, размахивается… Звон разбитого стекла… Осколки сыплются наружу, а те четверо спокойно уходят — как будто гуляют.

— Пошли! — шепчу я своим спутникам и сбегаю с лестницы.

Они, ахая и стеная, спускаются следом.

Подойдя к раздетому, мы видим, что он ползает по снегу, приговаривая:

— Очки… очки… и карточки… и пальто… и шапка… и бумаги…

— Вставайте! Вставайте! — говорю я ему. — И пойдемте с нами!

— Никуда я не пойду! — со злобой отвечает он. — Пока мне не найдут мои очки! Куда я пойду без очков?!

— Придурок!

Я оглядываю все кругом, нахожу его разбитые очки, нагибаюсь и подаю ему.

— Я буду здесь, пока не придет милиция! — говорит он все так же злобно, продолжая стоять на четвереньках и напоминая актера, играющего собаку в детском спектакле.

— Прежде ее надо вызвать, — замечает женщина.

Форточка скрипит, мы видим бледное лицо и слышим сердитый шепот:

— Да убирайтесь отсюда! Идиот несчастный! Эй! Из-за тебя у нас выбьют все стекла! Скажи спасибо, что пиджак оставили!

— Я их очень просил об этом, — заявляет ограбленный.

— Ну, вы пойдете с нами? — Я тоже начинаю злиться.

— Да… То есть нет! Если вы найдете мои очки…

— Я их уже подал вам!

— Вставайте, — говорит женщина. — Мы не можем вас больше упрашивать. Хорошо, что вы вообще остались живы!

Мы помогаем ему подняться, и уже вчетвером движемся к Крымской, все так же прижимаясь к домам.

— Как же вы их не заметили? — участливо спрашивает старик в барашковой шапке.

— Я заметил! Но мне показалось, что они просто гуляют! Завтра… я позвоню куда следует и этих типов…

Видно, что голова у него мерзнет.

— Если вы мне дадите ваш портфель, — предлагаю я ему, — то я дам вам шапку.

Он растерянно смотрит на свой портфель с оторванной ручкой.

— А что у вас в шапке?

— Уголь.

— Вы с ума сошли!

— Как хотите.

Вот и площадь. Она пустынна. Ограбленного трясет от холода.

— Куда же я пойду? — хнычет он.

— Вам, наверное, надо в метро, — говорит женщина.

— В таком виде?! — Он взмахивает руками. А потом говорит мне, как будто делает великое одолжение: — Ну, хорошо, молодой человек! Давайте вашу шапку! Главное — мои переводы целы!

Он вынимает из портфеля бумаги и кладет их за пазуху.

— А кого вы переводите? — спрашиваю я.

— Неуместный вопрос! Данте, конечно!

— Держите! — И я подаю ему шапку.

— Странно, — шепчет он, — ведь с ними был военный…

Он раскрывает портфель, я сыплю туда уголь, но в это время слышится милицейский свисток. Я оборачиваюсь: двое милиционеров бегут к нам от станции метро, машут руками. Я хватаю портфель и со всех ног бросаюсь бежать.

Только у дома я замедляю бег и слышу, как какой-то человек орет с другой стороны улицы: «С Новым годом!»

«Наверное, навеселе», — думаю я.

Но когда прихожу домой, вижу, что на столе горит свеча и в банке стоят еловые ветки, украшенные звездочками. И я остолбенело смотрю на все это.

— Мама! Что это?

— Разве ты забыл, какой сегодня день? — Мама смеется.

— Какой?

— Скажи ему, — просит она брата.

Надувшись, важно сидя перед пустой тарелкой, он гордо сообщает:

— Даже я знаю, что сегодня — Новый год!

— Новый год… — говорю я растерянно. — А я и забыл совсем!

— Сегодня, — важно, как это он делает всегда, когда сообщает мне новость, которую я еще не знаю, говорит брат, — мы будем есть вареную картошку и компот из сушеных фруктов!

— А я тоже принес гостинцы и уголь! — И я вынимаю свои дары.

Мама включает радио.

«…выполняя стратегический план окружения и разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом, созданный Верховным Главнокомандованием Красной Армии, наши войска в итоге шестинедельных наступательных боев разгромили тридцать шесть дивизий противника, нанесли тяжелые потери семи дивизиям противника, истребили сто семьдесят тысяч вражеских солдат и офицеров, взяли в плен сто тридцать семь тысяч шестьсот пятьдесят…»

— Как много, — задумчиво говорит брат, — и убивают людей на этой войне. Это всегда так, мама?

«…наши войска в районе Сталинграда окружили плотным кольцом двадцать две дивизии противника! За нашу Советскую Родину под знаменем Ленина — Сталина вперед к Победе! С наступающим Новым годом, товарищи!»

— Мама! Что это? — спрашивает брат.