Мюд Мечев - Портрет героя

Беленькая приподнимается:

— Девки! Вон тот черненький пошел в свой класс! Показаться ему?

— Какой?

— Ну высокий, с усами, самый красивый.

— Чернетич, — говорю я Славику. — Убери щетку, а то он дернет дверь, она и грохнется.

— Сам убери, — отвечает он, не отрываясь от бинокля.

Черненькая тоже расстилает свою шинель, садится и смотрит на наши окна. А я слышу гулкие быстрые шаги по коридору.

— Это Чернетич! Поди, открой дверь!

— А ну тебя к черту! Опять пропустили!

Беленькая лениво ворочается и ложится на бок.

— Вот это груди! — шепчет в восторге Славик.

Дергается дверь класса. Щетка ползет из ручки и с грохотом падает на пол. Дверь распахивается, за ней стоит Чернетич.

Все три девы уже сидят на своих шинелях, согнув ноги в коленях; груди они закрыли руками. Чернетич уже у окна.

— Черненький, — спокойно спрашивает смуглая, — сколько вас там в классе?

— Трое… со мною.

— Мы уходим, — заявляет она. — Ты слышишь? Мы уходим, усатенький.

— Сейчас мы отвернемся, — говорит Чернетич.

— Догадался, усатенький… Спасибо!

И теперь я чувствую, что мне становится стыдно. Славик, вздохнув, отдает бинокль. Мы медленно отходим от окна и слышим, как с гулом прогибается железная крыша под ногами этих трех… А когда мы оборачиваемся — девы в шинелях стоят на крыше, глядя на нас.

— До свидания, мальчики, — машет нам смуглая. — Вы в каком классе?

— В восьмом! — отвечает Славик.

— А-а! Уже в восьмом! Когда перейдете в десятый — скажите!

Они хохочут, и от сердца у меня отлегает. «Славные! — думаю я. — Ну что тут плохого?»

Через какое-то время звенит звонок. И Чернетич, чуть не сбив с ног Онжерече, входящую в класс, пулей вылетает в коридор.

Я смотрю вниз. Из дверей общежития, оправляя гимнастерки, выходят… те три девушки! И как по команде поднимают головы вверх, на наши окна.

— Вот черт! — шепчет мне Славик. — Надо же, как быстро милиция одевается! И револьверы на попках! А попки… Сила! Ой, смотри, смотри!

И я вижу, как эти три идут по нашему переулку; проходя мимо клумбы с бюстом Горького, одна из них, хохоча, делает под козырек. В это время двери нашей школы хлопают и из них выбегает Чернетич. Девушки останавливаются и смотрят на него, улыбаясь. Отвесив почтительный поклон, он что-то говорит им. Мы смотрим затаив дыхание. Вот Чернетич снова кланяется, они протягивают ему руки, он пожимает их.

Я знаю, чего он хочет! Он хочет того, что и мы, весь наш класс! Но в какую форму он облек это свое желание! Вот у кого надо учиться, как знакомиться с девушками!

— Во знакомится! — восхищенно говорит Славик.

А они смеются все вчетвером.

«Договорился!» — думаю я.

Вот рыженькая достает блокнот, что-то пишет, снова смеется и подает ему листок. Чернетич опять кланяется и, не глядя на наши окна, бежит обратно.

— Какая прелесть этот мальчик! — говорит Онжерече.

Сержант Митрофанов грустно сидит за столом и смотрится в раскладное немецкое зеркальце.

— Слушай! Ты художник?

— Нет, только учусь.

— М-м… Вот что… Можешь закрасить… ну, мой синяк? Чтобы не было видно?

— Он может! — говорит за моей спиной брат. — Он закрасил раз Славику еще больше твоего…

— Замолчи! Что ты вечно лезешь, когда тебя не спрашивают?

Брат поджимает губы, Митрофанов умоляюще смотрит на меня:

— Пудрой здесь ничего не сделать! Нужна краска.

— Нужна масляная краска! — не выдерживая, снова вмешивается брат.

— Я сделаю. Но помни, что трогать закрашенное место рукой нельзя и платком тоже — сотрется. Нельзя потеть, гримасничать, прижиматься лицом к лицу…

— Скорей! — перебивает меня Митрофанов, посмотрев на часы.

Я уже заканчиваю, когда на пороге появляется дядя Вася.

— Извините, товарищ майор, такое дело…

— Вижу! — отвечает дядя Вася. — Оригинально!

Улыбаясь, дядя Вася подходит к столу и ставит на него бутылку портвейна.

— Всё! — разрешаю я.

Митрофанов вскакивает, смотрится в зеркальце и не может скрыть своего удовольствия.

— Товарищ майор! Разрешите отлучиться?

— Иди.

Взглянув на часы, схватив пилотку, сержант пулей вылетает в коридор. Мы слышим, как оглушительно хлопает входная дверь, потом — топот ног под окнами.

Поздно вечером мы сидим со Славиком в нашем дворе на теплом корпусе обезвреженной авиабомбы. В небе мерцают одинокие звезды. Тепло и тихо. Где-то на верхнем этаже музыка. Славик, затянувшись самодельной папиросой, передает ее мне. Я тоже затягиваюсь. В горле першит, на глазах выступают слезы. Я глубоко вдыхаю дым и передаю папиросу Славику.

Невдалеке возникают силуэты двух фигур — мужчины в высоких сапогах и пилотке и девушки в гимнастерке, подпоясанной ремнем, и тоже в сапогах. Они медленно идут к нашему крыльцу. Мужчина что-то говорит девушке, она нерешительно качает головой. Он тянет ее за рукав. Славик, затянувшись дымом филичевого табака, кашляет, и мужчина резко оборачивается.

— Кто здесь?

Я узнаю голос Митрофанова.

— Подойди, — просит он.

Девушка поворачивается и отходит от крыльца, а он спрашивает меня шепотом, но так, что, я думаю, слышно на другом конце двора:

— Ну как, не видно? — И показывает пальцем на скулу.

— Нет. Но сейчас вообще ничего не видно.

— Ладно… Скажи лучше, к вам нельзя? — Он плечом показывает на медленно идущую девушку.

И тут я по фигуре узнаю… рыженькую!

— Нет, — отвечаю я, — там брат. И мама придет скоро.

— А майор где?

— Ушел.

— Слушай — выручай! Куда повести?

— Да тише ты! Все слышно!

Рыженькая, остановившись поодаль у куста акации, задумчиво теребит веточку. Я лихорадочно соображаю.

— Ну? — Сержант Митрофанов топчется в нетерпении.

— Погоди, я думаю.

— Больно долго!

Славик подходит к нам, запрятав папиросу 6 ладонь.

— Вот куда — в Новодевичий монастырь!

— А где он?

— Пойдете на Большую Пироговку, там на трамвае… Ну да она знает. А ты скажи ей, что там собор — историческая ценность!

— А скамейки там есть?

— Есть! И сирень есть. Кусты — во какие высокие!

— Сколько ехать?

— Минут двадцать.

— Все! Спасибо! Вот, возьми! — Он достает из нагрудного кармана две сигареты и подает мне. И, топая и придерживая звякающие ордена и медали, бежит за угол, куда уже удалилась рыженькая.

— Во дает! — с восхищением говорит Славик. — Слушай, а он смелый?

— Думаю, да, раз награжден «Славой».

— Дурак! Я не об этом. Как он с девушками?

Я не отвечаю, я думаю о рыженькой. А потом подаю Славику сигарету.

— Немецкая?

— Да, ихнее говно.

Мы закуриваем. Мои мысли почему-то перекидываются на профессора-международника.

— Славик, а когда к нам в школу придет твой профессор-международник?

— Почему «мой»? — как-то неохотно спрашивает Славик.