Александр Владимиров - Призрак Белой страны

— Но до выборов еще больше двух лет.

— Тем не менее, Елизавета Антоновна, посмотрите на прогнозы. Если на прошлых выборах монархисты получили только 2 процента, то теперь должны взять четыре.

— Дорогой Антон Алексеевич, четыре процента — такая мелочь.

— Позвольте не согласиться, если с каждыми новыми выборами мы будем увеличивать представительство в два раза… Вопрос однако не в этом. Никто не знает, сколько людей реально проголосовали бы за нас. Либеральные рейтинги — сплошная ложь. Но даже они признают рост влияния сторонников монархии в Российской Империи.

— Если играть по их правилам, то пройдет вечность, пока мы добьемся своих целей. А восстановление монархии — вопрос не завтрашнего, а сегодняшнего дня.

— Согласен с вами! Но, увы, не все происходит, как мы этого хотим. Наш народ еще не может отойти от пьяного угара так называемой свободы. Поэтому и задача подтолкнуть его… Любые методы здесь хороши. Главное дискредитировать власть настолько, чтобы народ отвернулся и от нее, и от принципов республики в целом. И мы с вами этим занимаемся. Напомню, любезнейшая Елизавета Антоновна, что в противном случае мы находились бы на легальном положении. По глазам вижу: что-то смущает?

— Да, благородный отец. Я слышала, что наши действия нарушают возникшую в стране стабильность. Мол, снова прольется кровь.

— Моя добрейшая дочь, кровь обязательно прольется. И во внутренних распрях между различными монархистскими группами, и при нашем приходе к власти; все равно найдутся те, кто станут сражаться с нами не на жизнь, а на смерть. Но то лишь прелюдия. Основное начнется дальше: когда Империя станет империей не только по названию, но и по содержанию. Сейчас все смеются: «Империя без императора — нонсенс!». Поэтому правительство спешит заменить слово «империя» на «республику». Надеюсь, они не успеют…

Он прервался и деликатно осведомился, не желают ли Елизавета Антоновна кофе? Получив отрицательный ответ, продолжил:

— Как я уже сказал, главное начнется после объявления Дмитрия Павловича государем земли Русской. Мы ведь хотим создать не фиктивную, а реальную Россию. Таковой же она может стать не в этих границах, а в своих обычных, исторических. В свое время Колчак (будет проклято его имя!) отказался вести переговоры с Маннергеймом (генерал-лейтенант Русской императорской армии, впоследствии президент и маршал Финляндии. — прим. авт.) о независимости Финляндии, мол, никогда не допустит отторжения у России даже маленькой толики ее земли (это было необходимым условием помощи со стороны Маннергейма. — прим. авт.). А чуть позже подписал договор с большевиками, по которому тем отошла львиная доля территории страны. Какой бессовестный обман!.. Поэтому вторым нашим шагом будет освобождение севера и востока России от большевизма, возвращение их в лоно Империи.

Антон Алексеевич вдохновенно излагал детали грандиозного переустройства России, но, посчитав, что Елизавета Антоновна все более нетерпеливо морщится, спросил:

— Вас опять что-то смущает, тревожит?

— Благороднейший Антон Алексеевич, это же новая война, такая же, как недавняя Гражданская.

— Но зато все вернется на круги своя, белое назовут белым, черное черным. Опять одно крыло Великой Птицы будет касаться Владивостока, другое — Варшавы.

Он все-таки уговорил Елизавету Антоновну выпить кофе и ударился в воспоминания о прошлом, об исчезнувшем некогда мире. Какие были нравы, обычаи, какие танцы танцевали.

— Мазурка, вальс, кадриль — что за чудо!

Дочь из вежливости слушала отца (он повторял ей это множество раз), потом уступила его настоятельным просьбам станцевать каждый из «чудных танцев». Танцевали, естественно, безо всякой музыки, у каждого она звучала в голове.

Внезапно их последний танец прервался стуком в дверь. Отец с дочерью переглянулись. Антон Алексеевич шепнул:

— Не будете ли вы столь любезны, Елизавета Антоновна, пройти в соседнюю комнату?

Затем подошел к двери, осторожно спросил: «Кто?»

— Антон Алексеевич, — послышался голос. — Это я, Вадим Юрьевич.

В комнату влетел шустрый человек несколько неряшливого вида. Хозяин зашипел:

— Зачем вы здесь? Это опасно, можно вызвать ненужные кривотолки.

— Драгоценный Антон Алексеевич, никогда бы не дерзнул без надобности переступить ваше жилище. Однако непредвиденные обстоятельства вынуждают. Гость осмотрелся, точно боялся, что его кто-нибудь услышит, и сказал:

— Меня послала наша организация.

— В чем дело? — забеспокоился Антон Алексеевич.

— В таинственном убийце.

— Какое отношение его преступления имеют ко мне?

— Ах, Антон Алексеевич, боюсь — самое прямое. Он убивает людей политики. Все они разных взглядов, отражают интересы противоположных структур, но каждый, так или иначе, стремился вмешаться в политическую жизнь Империи. Неспроста все, неспроста!

— Почему, достопочтимый Вадим Юрьевич, вы предупреждаете именно меня?

— Не только вас! Других тоже. Каждого из наших.

— Нет никакого предположения, кто он?

— Ни малейшего.

— А наша разведка?

— Молчит! Уже и полиция втянута в дело, и службы безопасности, и пресса. Я не слышал, чтобы у кого-нибудь из них имелись на сей счет хоть какие-то идеи.

— То, что вы не слышали, еще не значит, что их нет, — попытался унять внезапно возникшую в теле дрожь Антон Алексеевич.

— Возможно, мы знаем не все. Тем не менее, прошу, умоляю: соблюдайте максимальную осторожность. Вы слишком ценный человек для организации.

— Что ж, благодарю, Вадим Юрьевич, за предупреждение.

— Откланиваюсь и ухожу.

Едва за посетителем закрылась дверь, в комнату отца вновь заглянула Елизавета Антоновна. Ее обескуражил подавленный и растерянный вид отца. Он сообщил ей о предупреждении Вадима Юрьевича. Девушка нахмурилась:

— Дорогой отец, вы находите его предупреждение столь серьезным?

— Не знаю, что и думать, милая Елизавета Антоновна. Есть много такого, что действительно настораживает. Люди разные, но их объединяло одно: каждый играл в Старом Осколе собственную игру, так или иначе затрагивающую интересы юга России.

— Недавно вы изволили говорить об услуге, которую оказал нам убийца Дрекслера.

— Не знаю, ничего не знаю! Вчера — Дрекслер. Сегодня можем быть мы. Убийца неуловим! Проникнуть в дом Федоровской, где столько слуг, расправиться с двумя профессиональными разведчиками…

— Почему все уверены, что это дело рук одного человека?

— Умнейшее замечание, Елизавета Антоновна. Возможно, кто-то решил использовать почерк убийцы Федоровской, чтобы свести счеты с Либером и Дрекслером. Только… мне представляется: здесь поработал один и тот же человек. Жесткий и неуловимый. Что делать? Вечером нам снова быть на собрании нашего общества, а как идти по ночным улицам города? Оставил бы вас в гостинице, но безумно боюсь за свое главное сокровище.