Владимир Карпов - За годом год

Но боли стали утихать. Вернулось ощущение теплоты, света. Удивленная, Зося даже оглянулась. Быстренько встав, одернула передник и, словно ничего не было, вернулась к ночвам. От тряпочки с синькою в воде расходились синие пряди. Это напомнило о прежних заботах. Да и Алексей обещал прийти сегодня раньше, чтобы вместе сходить к знакомому, который ведает стеклом. "Как увидит тебя — враз помягчеет…" — с надеждой похвалил он.

С чувством облегчения, возникающим к концу работы, она опустила в подсиненную воду любимую кофточку — с черным бантиком у воротничка, с пышными буфами на рукавах, — ловко выжала ее и, встряхнув, положила в таз. Пожалела, что не удастся надеть ее, когда пойдут к Зимчуку. С крепдешиновой расклешенной юбкой кофточка была ей очень к лицу, и, как однажды сказала Валя, в этом наряде Зося напоминает Алоизу Пашкевич…

На крыльцо с мотком веревки вышла тетка Антя.

— Денек, ай да денек! — радостно проговорила она. — Тебя, Зоська, любят еще хлопцы.

— Почему? — словно не поняла Зося.

— Такая погода на белье… ай-ай! Не успеешь оглянуться, как высохнет.

— Мне, тетенька, теперь никто не нужен. Даже и тех, кто любил когда-то, вроде как и не было вовсе…

Они натянули веревку от сарая к крыльцу и начали развешивать белье. Зосе нравилось это занятие. Белье было влажное, холодноватое. Когда Зося, встряхнув, вешала его на веревку, лицо обдавало свежестью. Даже было приятно брать его в руки и смотреть на него — белоснежное, подсиненное.

И вдруг Зося снова согнулась от нестерпимых корчей, застонала и оперлась о стену, боясь пошевельнуться. Занятая своим делом, Антя — она вешала остаток белья прямо на кусты шиповника и сирени — не заметила этого сразу. А заметив, всплеснула руками и подбежала к племяннице.

— Что с тобой? Ай-ай!

— Боли-ит…

Старуха обняла ее и хотела было повести в дом, но Зося отрицательно покачала головой и тяжело, порывисто задышала.

— Не на-а-до… — попросила она. — Сейчас пройдет.

— Спина болит, а? Болит спина? — сердито и таинственно зашептала Антя.

— Не-ет.

— Вот тут, у поясницы? Или немного повыше, вот тут?

— Нет, тетенька, — желая только одного, чтобы оставили ее в покое, ответила Зося.

— Ну и хорошо. Тогда что-то другое, значит. Не бережешься, глупая! Придет Алексей — я ему голову откручу. Пойдем в дом, полежи хоть немного.

Не раздеваясь, Зося прилегла на кровать и попыталась превозмочь боль. Но боль была такая, что лишала и силы и воли. Когда же терпеть стало невмоготу и Зося, боясь, что закричит, закусила зубами наволочку, неожиданно, как и в первый раз, полегчало.

Тетка Антя, заметив это, заставила Зосю встать, постлала постель и приказала ложиться. И хотя к Зосе возвращалась прежняя уверенность, что все это так себе, она послушалась.

Прислушиваясь к ровному, приятному шипению примуса — Антя подогревала воду для грелки, — Зося мысленно искала причину происшедшего. И чем больше думала, тем более тревожно становилось на сердце: вероятно, все же это было оно!

В окно заглядывали ветки сирени. Сирень цвела, пышные белые гроздья будто мерцали, сгибаясь от собственной тяжести. Зося смотрела в окно, и ей казалось, что они обо всем догадываются и сочувственно приветствуют ее. Зосе захотелось выплакаться.

Скоро она станет матерью. Когда? Завтра, послезавтра, а возможно и через неделю, так говорят врачи. Что-то безвозвратно уйдет от нее. Она и замужем до беременности ощущала себя девушкой и не теряла чувства девичьей свободы. А вот вскоре этому, вероятно, навсегда придет конец. Но сожаления не было, ощущение потери тонуло в бурном, хотя и неясном, чувстве — она станет матерью, у нее будет ребенок! Что-то совсем новое войдет в ее жизнь. Такое важное, что даже при мысли об этом становится страшно.

Ребенок!.. Страдания только увеличивают любовь, связывают с сердцем. Это ее частичка, частичка крови, души. Это она сама. Говорят, если во время пожара будущая мать испугается и дотронется, скажем, до лица, у ребенка на лице будет родимое пятно. И пусть это предрассудки, в них есть та правда, что мать и дитя, — одно. Но в ребенке будет жить не только она, в его глазах будет светиться свет Алексеевых глаз. И потому ребенок для нее уже теперь дороже собственной жизни.

Когда ребенок пойдет в школу, Зося возьмется вести первый класс. Она сама будет учить ребенка и воспитает из него счастливого человека.

И вдруг Зосе сделалось страшно. Сердцу стало тесно в груди. А что, если она не выдержит и умрет в страданиях? В свои-то двадцать три года, не нарадовавшись жизнью!.. Что она из-за войны видела?

— Тетенька… — позвала она, едва шевеля губами.

Алексей пришел усталый, с трудом передвигая ноги.

Увидев, что Зося лежит в кровати, бросился к ней, опрокидывая стулья.

От него пахло кирпичом, раствором. Зосе захотелось, чтобы он был ближе к ней: рядом с ним не будет страшно.

— Поцелуй меня, — попросила она. — Что у тебя нового?

Он не догадался, что Зося спросила об этом, желая предупредить его вопросы, и с благодарностью провел ладонью по ее руке. Его все-таки смущало, что жена заговорила с ним так, словно что-то извиняла, смущали ее прозрачные, окаймленные синими кругами глаза и просветленное от страданий лицо.

— Кончил, — сказал он виновато. — Положил последнюю черепицу. Стоит уже будто готовый, только без трубы и окон…

— А на стройке как?

— Тоже вкалываем. Обещают, ежели оправдаем доверие и других обставим, еще больше озолотить… А работы около дома еще по горло…

Сначала он говорил просто, лишь бы ответить, пытливо поглядывая на нее, потом увлекся, стал доказывать, что стекло так или иначе достанет и, чем черный не шутит, к осени они смогут справить новоселье.

— Ты, Алеша, может, сходил бы и снял белье, — сказала недовольная Антя, стоя в дверях комнаты.

Алексей послушно вышел и, вернувшись с целой охапкой, свалил белье прямо на стол и простодушно удивился:

— И откуда столько набралось? Кажись, не было чего…

Мало-помалу стемнело.

Зося чувствовала себя неплохо, но вся была в ожидании. Она лежала и безучастно слушала, о чем рассказывает Алексей. Иногда в ней рос протест против его слов, далеких от того, что переполняло ее, против его спокойного тона, но и тогда Зося сдерживалась и только отводила взгляд к стене. Но когда боль в третий раз насквозь пронизала ее, она не выдержала. С отчаянием, даже с отвращением, что-то оттолкнув от себя, села.

В голове мутилось. Опять промелькнула мысль о смерти. Сердитые, затуманенные глаза округлились, лицо искривила гримаса, и она закричала.

Это было так неожиданно, что Алексей вконец оробел. Тетка Антя всплеснула руками, но моментально начала распоряжаться.