Гылман Илькин - Восстание в крепости

И вот сейчас, на плацу, перед ним опять встало лицо старого букиниста Хаима. Еврей смотрел на него своими большими, умными глазами ласково и спокойно.

Неожиданно чья-то рука легла Смирнову на плечо. Он вздрогнул. Видение исчезло. Над ухом раздался хохот капитана Гассэ.

— Не знаю, может, этот глубокомысленный вид тебе и идет… Одно лишь скажу, терпеть не могу грустные рожи!

— Голова болит после вчерашнего… — как бы извиняясь, пробормотал Смирнов. — Хочу пойти отдохнуть…

— Башка, говоришь, трещит? — иронически усмехнулся Гассэ. — Наверное, потому, что мало пил! Верно говорит наш батальонный врач Василий Васильевич: "Человек, много размышляющий о водке, хмелеет сильнее, чем тот, кто ее пьет". Ха-ха-ха! По его мнению, словесный хмель крепче спирта… Сразу ударяет в голову!

Смирнов промолчал, чувствуя, что приятель готов болтать без конца. Но Гассэ сообразил, что разговор с таким мрачным собеседником не доставит ему большого удовольствия, а только навеет скуку, повернулся и направился к группе офицеров, которые после ухода Добровольского о чем-то оживленно и весело заспорили.

Солнце начало жарко припекать.

Голова у Смирнова разболелась еще больше. В висках стучало. Он испытывал легкую тошноту. Наскоро отдав кое-какие распоряжения взводным, капитан в сопровождении денщика Васьки пошел с плаца.

Проходя мимо крепостных ворот, Смирнов увидел Погребнюка, который в полной боевой выкладке, со скаткой через плечо, с медным котелком и саперной лопаткой на поясе, вышагивал взад и вперед вдоль стены, на отведенном ему участке.

Веснушчатое лицо и худая загорелая шея солдата блестели от пота. Поравнявшись со своим командиром, Погребнюк поднял голову, Их взгляды встретились. В печальных глазах солдата было больше жалобы и обиды, чем озлобления.

Смирнов поспешил отвернуться. Он сделал над собой усилие, чтобы не думать о Погребнюке, и ускорил шаг. Но от ходьбы в ушах застучало еще сильнее. Головная боль мешала отвлечься и сосредоточиться.

Глаза Погребнюка преследовали его до самого дома.

Растянувшись на постели, Смирнов приказал Ваське сварить кофе покрепче, а сам закрыл глаза, пытаясь заснуть. Но это оказалось не так просто. Капитан долго ворочался с боку на бок, но спасительный сон все никак не шел.

У дома перед окном играли мальчишки. От их крика раскалывалась голова.

Смирнов позвал денщика и попросил унять детвору.

Через минуту на улице стало тихо. Смирнов опять закрыл глаза. Но тут его окликнул денщик Васька, стоящий в дверях с чашкой в руке.

— Константин Иванович, вы уж пока не спите… Кофеек сейчас будет готов. Попили бы, а то головка не пройдет…

Смирнов в ответ махнул рукой, опять закрыл глаза и, чтобы ничего не слышать, натянул на лицо простыню.

В полудреме ему грезилась бескрайняя пустота неба, в котором вертелся громадный клубок свинцовых осенних туч. Они то растягивались в разные стороны, то опять сплетались, извиваясь, словно змеи, и все кружились, кружились… Скоро вместе с ними завертелся весь небесный свод. Смирнову почудилось, будто он оторвался от земли и с головокружительной быстротой летит куда-то вверх, подхваченный воздушным вихрем.

Сердце бешено заколотилось, словно хотело выскочить из груди.

Он открыл глаза. У кровати стоял денщик с чашкой дымящегося кофе.

— Встаньте, Константин Иванович… Пейте, пока не остыл…

Смирнов, приподнявшись на локтях, сел, взял чашку, осушил ее двумя глотками и снова повалился на подушку.

— Василий, — сказал он, — не пускай ко мне никого… Хочу поспать часика два…

— Слушаюсь, ваше благородие.

Денщик на цыпочках вышел из комнаты.

Прошло полчаса. Смирнов никак не мог уснуть. Ему все мерещилось растерянное, испуганное лицо Погребнюка, а в ушах звучал голос Добровольского: "Я заживо сдеру с вас кожу, но заставлю расстаться с бунтарской блажью…"

Ему до сих пор было непонятно, за что командир батальона вызвал Погребнюка из строя. Больше того, он не видел веских причин для строгого наказания, которому подвергся вслед за этим бедный солдат. "Погребнюк не сразу отрапортовал по форме? — размышлял он. — Так это от страха. Все солдаты дрожат перед подполковником. Да что солдаты?! Разве мало было случаев, когда офицеры терялись, разговаривая с командиром батальона, и оказывались в подобном положении?.."

Добровольский слишком часто кричал и бранился ни с того ни с сего. Особенно он был придирчив к солдатам-штрафникам. Стоило кому-нибудь из бывших матросов шелохнуться в строю, как он сейчас же выходил из себя и превращался в разъяренного вепря. Многие знали, что подполковник все время ищет повода, для того чтобы наложить на матросов взыскание. Наказывая сегодня Погребнюка, Добровольский хотел еще раз показать перед всем батальоном, что матросы-черноморцы, переодетые в солдатскую форму, находятся под его неусыпным наблюдением.

Беспокойные мысли одолевали Смирнова. Он лежал, устремив глаза на просветленно-ласковое лицо Иисуса. За дверью послышались голоса. Видимо, кто-то хотел пройти к нему. Денщик Васька не пускал. Смирнов быстро сомкнул веки, притворился спящим.

— Господин капитан только что уснули, — услышал он шепот Васьки. — Они себя плохо чувствуют. Если угодно, загляните часика через два…

Опять за дверью стало тихо.

Смирнов открыл глаза. Иисус Христос смотрел на него с иконы все так же нежно и грустно.

"Конечно, он похож на Хаима! — мелькнуло в голове. — Какое сходство!"

Он напрягал память, стараясь припомнить, какого цвета глаза у старого букиниста. И вдруг — что это?! С иконы на него глянуло лицо рядового Погребнюка.

Смирнов потряс головой, несколько раз закрыл и открыл глаза. Нет, ему не мерещилось! Действительно, ка стене в позолоченной рамке висел не Иисус Христос, а матрос Погребнюк. Он тоскливо смотрел на своего командира, словно молил отменить незаслуженное наказание. Смирнов впервые в жизни видел такой душераздирающим взгляд. Еще никогда ничьи глаза не вызывали в его сердце столько сострадания. Казалось бы, они, как два острых кинжала, все глубже вонзались в его грудь и достигали самого дна души. Смирнов задрожал и зажмурился, чтобы не видеть икону.

Когда немного погодя денщик Васька, приоткрыв дверь, заглянул в комнату, он увидел, что капитан Смирнов спит.

Придя в свой кабинет, Добровольский долго расхаживал из угла в угол, о чем-то сосредоточенно размышляя, затем велел позвать к себе поручика Варламова.

Через десять минут Варламов стоял на пороге и молодцевато докладывал о своем прибытии.

Это был симпатичный молодой человек лет двадцати двух — двадцати трех с суховатым энергичным лицом. Его густые русые волосы были разделены сбоку красивым, безупречным пробором. Из-под широких бровей смотрели живые проницательные глаза.