Вениамин Каверин - Двойной портрет

— Значит, в Антарктику вы уже не поедете?

— Нет. Хотя это, без сомнения, устроило бы моих оппонентов.

— Где же вы будете работать?

— Вы же знаете.

— Говорите, говорите, — сердито закричал Кузин.

Лепестков засмеялся.

— Гладышев предложил мне лабораторию в Днищеве, — сказал он мне.

— И вы согласились?

— Почему бы нет? Теперь можно многое сделать.

Он знал, что мне хотелось поговорить об Остроградском, и начал рассказывать, сперва медленно, потом свободно и живо:

— Прочтите его последнюю работу в «Зоологическом журнале». Это трудно, но я помогу. Мы с Кошкиным сейчас приготовили памятку — список трудов Анатолия Осиповича с двумя вступительными статьями. Одна из них — моя. Там же и литература о нем. Осталось еще составить список животных и растений, названных в его честь.

— Рыбы?

— Главным образом. Но есть и бабочки. Я вам пришлю, когда выйдет.

Мы вышли на балкон, с которого открывался странный вид на Москву — сохранившиеся разгороженные садики Замоскворечья, а вдали черные, поднятые к небу, похожие на гигантские саксофоны, трубы Могэса. Мы поговорили об этом контрасте, а потом вернулись к Остроградскому. Я не записывал, знал, что запомню.

— У меня сегодня мало времени, — сказал Лепестков, глядя на меня своими сразу и твердыми и мягкими глазами, — и я расскажу только о том, как пришел к Анатолию Осиповичу в первый раз.

Но он рассказывал долго. Стемнело, зажглись фонари. Прошел короткий дождь, опять стало душно.

...Двойной портрет вдруг представился мне: Снегирев — Остроградский, и в глубине — бесконечно далекие друг от друга люди, вглядывающиеся в будущее с ожиданием и тревогой. И, слушая Лепесткова, я думал о том, что и я был обманут и без вины виноват и наказан унижением и страхом. И я верил и не верил и упрямо работал, оступаясь на каждом шагу, и путался в противоречиях, доказывая себе, что ложь — это правда. И я тосковал, стараясь забыть тяжкие сны, в которых приходилось мириться с бессмысленностью, хитрить и лицемерить.

Вечер еще медлил, потом уступил, тяжелая медно-красная заря над Москвой потускнела, растаяла, и пришла ночь, пронизанная предчувствиями, исполненная надеждами летняя ночь.

1963 — 1964

В действительности эта идея и ее практическое воплощение принадлежат известному зоологу и гидробиологу Л. А. Зенкевичу.