Юрий Калещук - Непрочитанные письма

— Учиться надо, Валера, — сказал Теткин Медведеву. — Всегда учиться. Ты наловчился кривизну набирать — и считаешь, будто все постиг в бурении. А растворы? Вот она где, школа!

И на Харасавэе, вспомнил я, мы с растворами мучались бесконечно. Разрез там сложный, аномально высокие пластовые давления... Но чем мы обрабатывали раствор, какие были у нас реагенты? КМЦ помню — карбоксиметилцеллюлоза, белый порошок, похожий на разбухшую соль. Он снижает водоотдачу, иначе говоря, улучшает структуру глинистой корки пробуренного ствола, значит, защищает нашу работу. К этой защите мы прибегали не раз. Про ГКЖ, гидрофобизирующую кремнийорганическую жидкость, кажется, говорили, что тюменские ученые разработали какую-то из модификаций этого реагента специально для нас, для Ямала, — тоже снижает водоотдачу, препятствует образованию сальников, сокращает вероятность прихватов. Не помню только, получали мы этот реагент или про него лишь слыхали. Вообще-то чаще всего мы имели дело с графитом — для улучшения смазки, предотвращения прихватов, да с гематитом — для увеличения удельного веса раствора. Мы все время жили тогда в ожидании выброса, вот и старались обезопаситься, наработать удельный вес, но перепрыгивали через одну расщелину, чтобы угодить в другую: пласты с высоким давлением перемежались пропластками с низким — их-то мы и рвали, теряя метры, теряя инструмент, а в конце концов потеряли и скважину... Давно это было, уже многих из моих товарищей по «десятке», десятой разведывательной буровой на Харасавэе, нет больше на Ямале, разбрелись они по необъятному Северу — где теперь вечный искатель справедливости, терпеливый и добрый Гриша Подосинин? славный мальчик Ибрагим Едгоров? мой суровый учитель Калязин? оглушительный враль, открытая душа Мишаня Сергеев? смятенно живущий ожиданием своего часа Володя Шиков? надежный и мужественный Петро Лиманский? Кажется, лишь неугомонный Толян, Толик Завгородний, да бывшее «южное растение» Годжа Годжаев неутомимо пашут на неприютном побережье Карского моря...

— ...Не уследил за раствором — все, считай, похерил скважину, — продолжал Теткин.

— Да за этими вещами мы смотрим, — сказал Медведев. — Конечно, не анализируем, не думаем...

— А должны думать. Продукция инженера — это информация. Информацию собрал, информацию проанализировал, информацию выдал. А у тебя все на эмоциях, в надежде на память.

— Устал я учиться, Евгений Евгеньевич! — взмолился Медведев. — Школа, институт...

— Устал? Устал-устал — взял да посвистал. Вот вы и посвистываете. Сколько раз я по рации слышу: «Валит много шлама». Много — это сколько кубов? А? Нельзя подсчитать? Можно. А ну-ка: высота сброшенного с вибросит шлама? Разброс по окружности? Вот и вычисляй объем конуса — грубо, но точно.

— Сейчас пойду, погляжу — подсчитаю...

— А Шарифуллину, небось, каждый день докладываешь не глядя...

Медведев молча разливал чай.

— Ладно, Валера, — сказал Теткин. — Я тут до хрена нафилософствовал — может, и заронил что в твою душу... Не надо красивых цифр. Не надо этой туфты. Знал я одного мастера, известного, между прочим, человека, — у него всегда так было: замеры на желобах показывают одно, а в вахтовом журнале картина Шишкина «Утро в сосновом лесу».

— Ну вот, — усмехнулся я. — А говорил: раньше такого не быва-а-ало...

— А.

— Где же он теперь? — поинтересовался Медведев.

— Сам подумай.

Возвращались мы под ясными звездами, но днем таки промчалась над бетонкой метель, ее мы не заметили, а дорогу перемело, машина то гулко набирала скорость, то плавно плыла, деревянные звуки сменялись ватными, ватные — стальными; я вспоминал Медведева и думал о том, что не только Китаев и Левин, но и Глебов даже были куда старше этого мальчишечки, когда начинали буровыми мастерами, — как далеко ушли они с той поры и какая дорога предстоит этому пареньку?.. Теткину я сказал:

— Случается, конечно, что и бригады портачат. Причем нередко. Так что мысль твою, Евгений Евгеньевич, я уяснил. Да и Тычинин на этот счет мнения самого строгого: буровики сами виноваты! На девяносто процентов! К позиции Александра Павловича я могу отнестись с пониманием, но к цифрам... Я вообще круглых цифр не люблю. Откуда их берут? Метр проходки — тонна грузов! Метр бурения — сто рублей! Может, не тонна, а девятьсот пятьдесят килограммов? Может, не сто рублей а девяносто восемь? И может, не девяносто процентов, а восемьдесят пить? Семьдесят пять? Пятьдесят?.. Никогда я не идеализировал в не идеализирую этих людей. Просто не могу не воздать им должное — за умение жить и работать там, где невозможно ни жить, ни работать. У Медведева хотя бы все впереди еще, он может учиться и переучивайся, начинать сызнова. А Петров? Остальные? Потеряли они себя. И в вас, инженеров, технологов, веру потеряли...

— Прежде они — те, кто раньше где-нибудь бурил, — только и знали, что твердить: «Мы привыкли так, веча вам указывать. Мы — так. А мы — вот так». Теперь...

— Теперь другая крайность, Тычинин говорил. Дескать, дайте наряд путевый — мы и будем работать точно по наряду. Разве не правы они?

— Не без того.

Однако это и в самом деле крайность, подумал я. Всегда-то меня буровики тем и привлекали, что неистребимы в них тяга к самостоятельности решений, способность взять груз ответственности на себя, умение найти выход из безнадежной ситуации... Стоп. Здесь что-то не так. Чего-то не хватает — ну да, это же фрагмент, деталь картины, где видны и фактура холста, и кракелюры, и безумный глаз вздыбившейся лошади, и бугры мышц обнаженной руки, и вздувшиеся синеватые вены — но чья это рука? куда скачет лошадь? под седлом она или запряжена в коляску? — может быть, здесь нет тех, кто завел в тупик, кто свою долю ответственности беззастенчиво свалил на чужие плечи, кто принять свое решение не сумел или побоялся? Возможно. Скорее всего. Но в это объяснение не полно. Еще одна попытка. Разбег, толчок... Стоит ли напрягать всю энергию мозга, чтобы извлечь корень квадратный из 4? 9? 16? 25? 36? Всегда ли надо похищать огонь у богов, когда надобно разогреть чайник? Здесь в без того трудно, здесь надо беречь умственный, духовный, физический потенциал людей, не распылять их силы на то, что обязаны были сделать другие, сделать для них. Нормальное жилье. Нормальный быт. Нормальная технология. Грамотное техническое обеспечение.

— Иголкин, — вспомнил я, — тот вообще замечательно выразился. Нужна, говорит, дураконепробиваемая технология. На всякий случай. Ну, это он фантазировал, конечно. Он весь комплекс бурения усовершенствовал. Мысленно, разумеется. Буровой станок, режим насосов, растворы... Дескать, на «вира-майна» хочешь разогнать концы с ветерком, а тебя — бац! — магнитный тормоз держит: метр в секунду — и не больше. Или насос врубил от души, пласт порвать можешь — и не можешь: автомат включился, необходимый реагент добавил...