Владислав Ляхницкий - Алые росы

— От кого ты услышал о Николае?

— От кого? Э-э, разве упомнишь? Никак, монашек сказывал на базаре.

— Ты сам-то ждешь Николая?

— Што ты! На што_ он мне нужен. Я за нашу Советскую власть… И хочу, штоб сумления не было.

— Такую сказочку, Устин Силантич, я слыхал. Взял отец сноп, сказал сыну: сломай. Бился сын, бился, а сломать сноп не может. Тогда отец развязал вязку, рассыпал соломинки — сын сразу их переломал. Понял, к чему сказка?

— Дурак не поймет, — Устин пристально посмотрел на Вавилу. Стоит тот рядом с Егором, засунув руки в карманы дубленого полушубка, надвинув на брови шапку из черного барашка, и в упор разглядывает Устина. «Вот же бес, я его пытаю, а он, выходит, пытает меня. Как же понять: всю ли правду сказал или што затаил?»— И зашел с другой стороны.

— Сказочка шибко добра, а на деле вы сами себе, а я… и другие многие тоже особливо живут. Порознь. Не в снопе. Нас всякий может сломать.

Вавила кивнул головой: правильно, мол. Почуяв себя на верной тропе, Устин шагнул дальше.

— Хлеб у народа есть, да часть села под Кузьмой. Што он скажет, то и сделают. Большая часть села… м-м-м… другой тропкой идет, другу руку держит. — Быстро взглянул на Вавилу: «Понял, кажись, про кого им толмачу». — Вам, я так понимаю, на день надо пудов двадцать пять. И ежели с умом подойти к народу… Ежели сговорите вы нужного человека…

«Ладное дело, — прикидывал Устин, — рупь артели, полтину в карман — и через полгода хозяин прииска…»

Заулыбался Егор.

— Верно, Уська, надо держаться вместях. Помоги нам пашеницу купить, а в артель мы тебя запросто примем. Всех бы в артель, вот бы сила была…

А Вавила нахмурился и спросил:

— Так ты нам себя в управители предлагаешь или работать будешь, как все артельщики?

Коробит прямой вопрос, но так, пожалуй, и лучше сразу все вызнать.

— А што? Управителем я б вашей артели шибко пользу принес. А ежли попросите… — «Замялись пошто-то. Молчат?» — и Устин продолжал: — Так я ж не как < другие. У меня, скажем, лошади. Тут худо-бедно мне пай, — на лошадей по паю, и слово мое на селе за здорово просто в пыли не валяется…

— Сколько у тебя, Устин, лошадей? — перебил Вавила.

— Без малого сто.

— И каждой пай?

— Я сказал…

— Значит, на лошадей сто паев, да пай на тебя, да пай на этакое твое слово. Выходит, артельщикам сто паев и тебе сто паев? Еще с гаком?

В вопросе Вавилы насмешка. Надо бы отразить; ну и сидите, дураки, без хлеба, и пойти потихоньку к дому, но Устин даже пошутил:

— Ты коней-то не путай с котятами.

Вавила ответил в тон ему:

— А ты не путай Советскую власть и керенщину. Пойдем, Егор Дмитриевич, на прииск.

Даже не поклонились Устину.

Эх-ма.

Устин вернулся в избу к Сысою и, потирая замерзшие руки, спросил:

— А когда вернется обратно царь Николашка?

— Если будем сидеть сложа руки, не скоро вернется. А если начнем действовать…

— Понятно. А пошто я должен Ваницкому верить? Ему обмануть недолго.

— Вот от него письмо-обязательство на деньги и назначить тебя управляющим.

— Та-ак. А сколь ты принес динамиту?

— Фунтов пятнадцать.

— Подходит.

8.

«Дорогой отец!

Нить электрической лампочки в моей комнате чуть тлеет, и я еле разбираю то, что пишу. Завтра большие машины электростанции будут остановлены совсем. Нет угля. И в городе останется работать только маленький паровичок для телеграфа и больниц…»

Читая письмо, Аркадий Илларионович с удовольствием потер руки. «Молодец Михельсон. Скоро большевички в потемках окажутся».

«…Говорят, у нас был хороший урожай, — читал дальше Аркадий Илларионович, — а у булочных становятся в очередь с часу ночи…»

— Даже Валеру пробрало. Молодец Петухов! Нужно уметь сделать голод при избытке товарного хлеба, — уже вслух радовался Ваницкий.

«…Страшно становится, — писал дальше Валерий. — Ты учил меня: Родина превыше всего. Я понял тебя, дорогой отец, и в эти тяжелые дни, когда, кажется, горит и трясется сама земля, я непрерывно повторяю твои золотые слова: Родина — превыше всего. Превыше личных обид, самолюбия, личного счастья. Она не должна погибнуть!»

«Наивен и прост, как девчонка, которой шепнули на ушко про любовь. Не о родине хамов говорил я тебе… Эх, Валерий, Валерий…»

Привычное кресло стало вдруг неудобным.

«…Меня выбрали командиром полка…»

— Это хорошо, чертовски хорошо. Но… единственный отпрыск рода Ваницких не должен лезть в пламя, если туда можно послать других.

Аркадий Илларионович взял телеграфный бланк и размашисто написал: «Чувствую себя плохо тчк Немедленно выезжай».

Стук в дверь отвлек внимание Ваницкого-старшего. — А, ротмистр Горев! Вы очень кстати, — Ваницкий подошел к сейфу, открыл его и поманил к себе Горева. — Вот ваш мандат. Вы уполномоченный Петроградского Совета, командированы в Восточную Сибирь по закупу и отправке в Петроград сибирского хлеба и прочих продуктов. Вот вам деньги на ваши расходы. Добирайтесь как можно скорее до Иркутска, явитесь к начальнику юнкерской школы и скажите ему: «Я приехал посмотреть красоту Байкала. Помогите мне в этом». Он ответит: «Рад быть вашим гидом». Познакомьтесь с их планом и заверьте в поддержке Красноярска, Томска, Барнаула, Но-вониколаевска. Восьмого декабря начинайте активные действия. Не забудьте, восьмого.

9.

Несколько ночей Устин и Сысой ходили на Безымянку. Прииск с подземной добычей песков — это прежде всего копер. Он воздвигнут над черной шахтной дырой, как звонница над входом в чертову преисподню. Денно и нощно несется с копра надсадный скрип. Скрипят деревянные блоки на верхушке копра, скрипят от надсады соединения балок, срипят очупы многочисленных помп.

Если шахту с копром взорвать, прииск надолго выйдет из строя. Но для этого надо в нее проникнуть, а артельщики работают день и ночь. В праздники на шахте остаются водоотливщики, и мерный скрип очупов продолжает висеть над заснеженной Безымянкой.

Как, чем отвлечь внимание водоотливщиков, чтобы проникнуть в шахту? Как потом убраться?

Возвращались домой под утро, замерзшие и усталые. Сысой брал лист бумаги с планом прииска и в который раз изучал тропки, пролегшие по участку.

— Тут куст стоит, — тыкал Устин пальцем в лист.

Сысой удивлялся: сегодня сидел возле этого места, а куста не приметил. Прикинув, решил, что за этим кустом хорониться до нужной минуты лучше всего.

Затем вынимал другой лист, с планом подземных работ, смотрел на кресты — места, где наметили заложить динамит.

— Тут, пожалуй, похлеще будет, — советовал Устин. — Направо просечка отходит — как хряснет…

В остальное время Сысой или спал, или лежал, тараща глаза в потолок. Часто думал о Ксюше. Здесь, в этой самой комнате, он выиграл ее. Тут она лежала связанной на диване, на том самом диване, на котором сейчас лежит он, Сысой. Отсюда он утром увез ее.