Валерий Поволяев - ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ

Колонна двигалась на восток, в обход крупных железнодорожных станций.

Не заметить такую гигантскую колонну было невозможно, она была видна отовсюду, с любой горы. Огромная извивающаяся змея бросалась в глаза, и красные партизаны, естественно, не упускали своего шанса.

В тыл колонны хотели пустить полк, которым командовал Федяинов. Комполка вызвали в штаб армии, но Федяинов, закаменев лицом, отвел взгляд в сторону.

— Я считаю, что полк не готов к выполнению такой задачи, — заявил он.

Помощник начальника штаба, усатый, с бледным лицом, похожий на легендарного комдива Чапаева, сжал глаза в щелки, зрачки у него сделались острыми, как укусы.

— Это как прикажете понимать, товарищ Федяинов? — жестким свистящим шепотом спросил он, недовольно приподнимаясь на стуле.

— Полк на треть выбит, треть из тех, что осталась, не имеет лошадей — из кавалерийского полка мы давным-давно превратились в пехотный, в атаку на станцию Минино ходили в пешем строю. Фуража тоже нет. С пополнением жидко. Из тех, кто приходит к нам с пополнением, проще сделать астрономов, а не солдат. Бросить полк за обученными каппелевцами — значит окончательно погубить его. — Федяинов вновь отвел взгляд в сторону.

— Та-ак, — прежним свистящим шепотом протянул помощник начальника штаба армии — ни шепот его, ни поза ничего хорошего Федяинову не сулили. —Та-ак...

Конечно, не это было причиной отказа Федяинова — в революционном огне сгорали не только полки — целые дивизии, корпуса и армии, полк — это тьфу, спичка, маковое зернышко, потерять полк — только доблести себе прибавить, это знал и Федяинов, это знал и помощник начальника штаба армии.

Вечером Федяинов был отстранен от командования полком и взят под арест как человек, нарушивший революционную дисциплину.

Но полк от позорного дела — добивать лежачих — он уберег.

Преследовать отступающих, щипать колонну белых, откусывать от нее ломти пожирнее поручили партизанам. Но партизаны — это не регулярное войско, партизанская вольница допускала все, в том числе и побеги с поля боя, партизаны и залп из винтовок не всегда могли толком дать — били вразнобой, горохом, пули их летели куда угодно, только не в цель.

Партизан каппелевцы особо не опасались.

В том месте Кан делал крутой поворот — река даже наклонялась в одну сторону, как телега, которую, разогнав, заставили нырнуть в боковой проулок. Черные скалы тянулись друг к другу, сжимались, с них ссыпалась ледяная крупка, на ветру пронзительно гудели сосны, звук их был зловещим, трепетным — души людские сжимались, слыша его... Когда под скалами прошла головная шеренга солдат, пробивавших дорогу в высоком, шевелящемся на морозе снегу, на скалах, и слева и справа, появились люди.

Люди эти были крошечными, как тараканы — не больше прусака среднего размера. Хоть и не казались канские скалы высоченными, не купались в жесткой небесной бели, а люди на них выглядели очень маленькими.

Хлопнул выстрел. Он прозвучал так громко, что у одного солдата в ухе лопнула барабанная перепонка, он завопил жалобно, как вопит заяц, угодивший в силок, под эти вопли вниз полетели гранаты.

Колонна мигом ощетинилась штыками, преображение произошло стремительно, по скалам грохнул дружный залп.

Вслед за гранатами вниз понеслись люди — каппелевцы били метко, четыре человека шлепнулись на лед, прямо на собственные гранаты, три человека с одного берега и один, тяжело раскорячившись в полете, — с другого.

Следом за первым залпом ударил второй. Со скалы сорвался еще один партизан, наряженный в новенький романовский полушубок.

Гранаты, по-козлиному скакавшие по льду, рвались, будто шрапнель, — с треском, проделывали во льду ямы, секли людей крошевом, но ни в одном месте не пробили лед до нижнего края — слишком прочный был покров на этом участке реки.

— Может, послать людей на скалы, чтобы проверили их и, если там будут партизаны, выкурили бы. — Вырыпаев отодрал от лица башлык, примерзший к живой коже.

— Не надо. Партизан там уже нет, — сказал Каппель. — Они ушли. Тактика их известная: мгновенный налет, мгновенный укус и — побыстрее за огороды, в вольную степь. Мы же с тобою, Василий Осипович, собирались точно так же действовать, когда писали бумагу в Ставку Верховного правителя.

— Так, — голос у Вырыпаева сделался ворчливым, — только толкового ответа не получили. Генерал Лебедев постарался... Будто мы ничего не писали. — Вырыпаев удрученно качнул головой, снова натянул на нос башлык. — Зато в условиях фронта какой курицей оказался этот Лебедев, а?

Каппель никак не отреагировал на эти слова.

Каждый день, пока эшелоны двигались по железной дороге, Каппель обязательно покидал штабной вагон, пересаживался в автомобиль, который по деревянным слегам спускали с открытой платформы, и отправлялся на фронт. Там, где машина не могла пройти, приходилось пересаживаться на коня.

Становилось все яснее, что сдержать свой бег откатывающаяся армия сможет только в Красноярске либо еще дальше — в Забайкалье. В Забайкалье и власть была крепкая — атамана Семенова Григория Михайловича, человека с железными кулаками.

Как-то Каппель выехал на участок Степной группы, руководимой Лебедевым — тем самым светским блестящим генералом Лебедевым, который, судя по всему, умел хорошо танцевать на паркете, покрытом скользкой мастикой, и ощущал себя совершенно по-иному в условиях фронта, боя, стрельбы.

Во всяком случае там, где должен был находиться командующий группой, Каппель генерала не нашел.

Автомобиль Каппеля — громоздкий, с широкими колесами «Руссо-Балт», на радиаторе которого болтался полосатый георгиевский флажок — отличительный знак главнокомандующего, был виден издали, по нему со стороны красных несколько раз стреляли, но пули не долетали до машины — слышались только далекие хлопки выстрелов да снег с шипением прожигали горячие свинцовые плошки. Если автомобиль застревал, то из снега ему помогал выбраться конвой.

Штаб Степной группы по плану должен был находиться в небольшом сельце, вольно расположившемся посреди двух густых таежных гряд, — у селян были огромные огороды, амбары, которые не взять орудиям, бани, клети, сараи; жили люди здесь богато, ко всякой власти, независимо от ее цвета, относились подозрительно, шапки перед генералами не ломали. Не стали ломать и перед Каппелем. Каппель обратил на это внимание, усмехнулся:

— Хорошо живет здешняя публика!

Конвой остановил какого-то поручика с перевязанной рукой, в шинели с прожженной полой, — видно, недоглядел служивый, притомился, уснул подле костра.

— Где находится штаб генерала Лебедева?

Поручик вытянулся, как на плацу, от напряжения у него даже лицо обузилось: