Валерий Поволяев - ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ

Глаз у поручика оказался верный. Он заметил то, чего не заметили ни Варя, ни старик Еропкин — в глубине леса влево действительно уходила кривая замусоренная просека.

— Сворачивайте на нее, Варя!

Варя послушно дернула вожжи, поворачивая коня; старик Еропкин, уже пришедший в себя, перехватил ах, проехал внутрь просеки и там свернул направо, в лес, в высокие, начавшие багрянеть кусты.

— Стоп! — тихо произнес поручик, передернул затвор винтовки, загоняя патрон в ствол. — Переждем здесь.

Старик Еропкин тоже взял винтовку в руки.

— Патроны у нас есть? — спросил поручик.

— На сегодняшнее утро в наличии было десять обойм. Две я профукал. Осталось восемь.

— С таким количеством патронов можно держаться несколько часов, — произнес Павлов с легкой, сделавшей его лицо печальным, усмешкой, — а если экономить, то, глядишь, не только день продержимся, но и ночь.

В ответ старик благодарно мотнул головой — принял эти слова за похвалу.

Над деревьями пронесся ветер, посшибал листья с веток — пестрый желто-красный дождь закружился над лесом; где-то недалеко, в густотье недобрых елей громко заорала перепуганная ворона, ей отозвалась вторая.

— Тихо! — предупредил поручик.

Неподалеку послышались голоса, смолкли, через несколько минут по дороге рысью проскакали человек пять всадников. Держались они кучно, боялись растягиваться — и правильно делали. Всадники оглядывались по сторонам, вид у них был растерянный, лица плоско белели в просветах кустов.

— Смерть наша поскакала, — сказал старик.

— Это мы еще посмотрим, чья смерть, — спокойно проговорил поручик.

Минут через двадцать всадники, ругаясь, плюясь, щелкая плетками, проехали обратно.

— Куды ж они подевались, не пойму, — громко разорялся один из преследователей, похоже, старший — рыжеусый, с широким упитанным лицом и колючими глазами мужик, — сквозь землю провалились, что ли?

— Да у них кони были, — втолковывал ему, заглядывая под локоть, белобрысый мужичонка с клочкастой редкой бородкой, росшей странными кочками — в одном месте гнездился островок, в другом островок, в третьем, в четвертом, в промежутках между островками белела чистая, без единого волоска, кожа — она словно кислотой была обработана. — Сели на коней и были таковы. Мы их в лесу ищем, а они уж давно на тракте.

Ну, попадись мне этот старый гриб, который винтовку в обмен на картошку приволок, я ему живо рожу на задницу натяну — на пачпорт вместо рожи задницу будет фотографировать! — Старший щелкнул плеткой по голенищу сапога.

— За неимением другого будет жопу свою властям предъявлять. — Собеседник старшего угодливо засмеялся. — Главное, чтобы она не воняла.

У просеки всадники остановились, оглядели ее — собеседник старшего заметил тележный след, ткнул в него пальцем.

— Это Митька Косой за дровами вчера вечером сюда ездил, я точно знаю, — успокоил клочкобородого напарника старший, — это его телеги след.

Отряд Каппеля отступал на восток, отступал по всем правилам грамотного отхода — с охранением позади, с разведкой впереди, с конными разъездами, выставленными по бокам. Военную науку Каппель знал на «пять». Что было плохо — его по рукам и ногам связал гражданский обоз, приставший к колонне, — с таким обозом ни о какой маневренности даже думать не приходилось. И оставлять этих людей было нельзя — их быстро обчистят, оберут до нитки.

Каппель смотрел на обоз, поигрывал желваками молчал.

— Может, дать обозу охрану и пусть дальше следует самостоятельно? — предложил Вырыпаев Каппелю. — С охраной обоз не пропадет.

— Пропадет, — не согласился с артиллеристом Каппель. — Это — наш крест, который придется тащить на себе.

— Так всегда, — пробормотал Вырыпаев, — одни носят свои кресты в петлицах, другие на спине.

— Расхожая истина, — Каппель усмехнулся, — я ее уже от кого-то слышал. Гражданский обоз бросать нельзя. Нам Господь это не простит.

Вырыпаев покачал головой недовольно, отъехал на коне в сторону, пропуская пешую колонну. Гулко шлепали о землю сапоги, воздух поднималась едкая пыль.

Колонна шла молча. Раньше было так: чтобы поднять настроение, кто-нибудь обязательно затягивал песню, колонна дружно подхватывала ее, лица светлели, делалось легче дышать, но сейчас этого не было — лишь взметывалась из-под каблуков пыль, невесомая, серебристо поблескивающая, повисала в воздухе, превращаясь в неподвижное облако и долго не опускалась на землю.

К Вырыпаеву на коне подъехал Синюков, мрачно покосился на идущих солдат:

— Никогда не думал, что после летней кампании, когда мы с лету брали города, будем отступать.

— Отступление — штука временная, — убежденно произнес Вырыпаев. — Отступление надо познать также серьезно и глубоко, как и наступление. Это — маневр.

— Твоими устами, Василий Осипович, мед бы пить.

— Я — оптимист, Николай Сергеевич. И — верующий человек. Верю в то, что Господь нам поможет.

— Я проверил обоз, осмотрел подводы с ранеными. Нет Павлова — потерялся он. Вместе с сестрой милосердия и возницей.

— А не мог он пристрять к какому-нибудь хутору да сыграть с сестрой милосердия свадьбу? А возницу сделать посаженым отцом, а? Я этого возницу знаю.

— Насчет свадьбы — исключено.

— В таком разе поручика жалко. — Вырыпаев постучал черенком плети по луке седла. Лицо у него было усталым, в голове, в висках, появились редкие седые волосы. — Что ты предлагаешь?

— Послать кого-нибудь на лошадях в поиск. Павлов — человек дисциплинированный. Направление, по которому идет армия, может не только ноздрями — бровями ощутить. Раз отстал — значит, с ним что-то произошло.

— Не хотелось бы. — Вырыпаев поморщился. — Поручик заслуживает лучшей доли, чем гибель в тылу от пули какого-нибудь бандита в сапогах, сшитых из вонючей ворвани.

— Не будем терять время, Василий Осипович.

— Правильно, — одобрил предложение полковника Вырыпаев. — Мобилизуй небольшую группу... Это надо. Кого пошлешь?

— Просится прапорщик Ильин.

— Не знаю такого.

— Да знаешь ты его. Друг Дыховичного, который застрелился.

— Ильин — слишком распространенная фамилия. Ладно, посылай прапорщика. Дай ему двух человек и подмогу.

— Командующему будешь докладывать?

— Незачем. У него и без того голова кругом идет. Кто еще, кроме Ильина, был близок к прапорщику?

— В роте у него было много ижевцев. Легендарные люди... Но ижевцы все ушли. Жаль, нет этого... — Синюков помотал рукой, силясь вспомнить фамилию Дремова, но не вспомнил, набычился упрямо, снова помотал в воздухе рукой.

Вырыпаев невольно погрустнел: таких людей, как ижевцы, в отряде Каппеля сейчас не хватало.

— Посылай людей в поиск, — сказал он. — Только сориентируй их, куда, в какое место им надо возвращаться... Иначе угодят прямо в руки к Тухачевскому.