Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

Четвертого апреля, во вторник, советских дипломатов принимал немецкий финансист Феликс Дейч. На завтраке присутствовало много известных литераторов и других знаменитостей. Хозяин был чрезвычайно любезен, предупредителен. Позднее прибыл фон Мальцан. После разговора с ним стало ясно: сил заведующего восточными делами правительства Вирта оказалось недостаточно. До Генуи немцы ни на какие уступки не пойдут, надеясь «умаслить» Англию. Впрочем, в качестве демонстрации «определенной близости и взаимопонимания» правительство заявляло о своей готовности отдать Советской России здание русского посольства на Унтер-ден-Линден…

Пора было уезжать. Но уезжать, по существу, было не с чем. И в Москву сообщать нечего. Литвинов нервничал. Вообще-то он с самого начала говорил, что из переговоров с немцами ничего не выйдет. И даже подшучивал: «Представитель знатнейшего аристократического рода России, конечно, без труда сможет подавить сына бедного английского крестьянина Ллойд Джорджа». Чичерин в долгу не оставался, говорил, что «английские симпатии Максима Максимовича известны всем — они определились с тех пор, как его уважаемый коллега женился на англичанке из приличной семьи Айви Лоу, а затем посидел в приличной английской тюрьме, пока его не обменяли на шпиона Брюса Локкарта». Литвинов напоминал аналогичную ситуацию: в восемнадцатом году и Чичерина пришлось обменивать на Бьюкенена — английского посла в России. Адольф Абрамович Иоффе, знавший нынешнюю Германию как никто другой, примиряя, убеждал своих товарищей в полезности нынешних, ничем не окончившихся берлинских переговоров: они-де окажут решающее влияние на позицию немецкой делегации в Генуе, когда немцы увидят там полную неуступчивость англичан и французов.

Вся советская делегация — от машинисток, стенографисток, различных экспертов и шифровальщиков до руководителей — сохраняла прежний московский ритм работы Наркомата иностранных дел и трудилась чуть не круглосуточно...

Да, на этот раз они, кажется, все продумали, взвесили, рассчитали. Большевистские эмиссары сами шли к ним в руки. Не надо было с риском для жизни переходить границу, тайком пробираться лесами и болотами в Москву и Петроград, страшась всего и каждого, организовывать покушения и диверсии. Берлин — огромный город, тут легко потеряться и замести следы. А кто, собственно, станет их преследовать? Поленте, шпитцели, фауманы? [40] Агенты (нем., жарг.) Как бы не так! Только для проформы, делая вид, что исполняют свой долг. Какое им дело до приезжих большевиков?! И разве друзья из министерства иностранных дел не намекнули впрямую, что в самой Германии имеются определенные силы, которые желали бы отсрочки мирной конференции — по крайней мере, а еще лучше, если б Генуя вообще не состоялась. У боевиков есть оружие, бомбы и даже яды. Есть и целая фотоколлекция комиссарских изображений, планы и карты. В груди у каждого — огонь мести. Денег вот мало, но что деньги?! Их обещали после акции.

Каждый вечер они собирались в маленьком ресторанчике неподалеку от Шарлотенбургбанхофа. Заказывали по рюмке водки, пиво, ждали Эльвенгрена. Наконец появляется Георгий Евгеньевич — рослый, широкогрудый, узкое, сухое, англизированное лицо, маленькие усики, прямой пробор, волевой подбородок, — его можно было бы назвать красивым, если б не большие оттопыренные уши, мясистый нос и вечно брезгливое выражение лица. Эльвенгрен, кавалер двух «Георгиев», считавшийся опытным конспиратором и террористом, был руководителем операции. Он придирчиво и несколько высокомерно (это обижало многих) расспрашивал о планах аттентата. Они не отличались изобретательностью, и он отвергал их один за другим. В конце кондов, не придя ни к чему определенному, решили дождаться приезда большевиков, проверить данные, полученные от немцев, а уж потом разрабатывать подробный план нападения. Появление в группе черного спортивного «опеля» существенно облегчало, по общему мнению, задачу — с точки зрения и внезапности удара, и быстрого отступления, и связи между дублирующими друг друга террористами. Клементьев целыми часами осваивал «опель», бесконечно крутился по улочкам вокруг отеля «Эуропише Палас», где обычно останавливались представители Москвы. Он хотел освоить все пути подходов и отходов для своей группы.

После приезда большевистского поезда выяснилось, что большинство советских дипломатов поселилось в отеле «Эксельсиор» — на противоположной стороне Потсдаммерплатц. Труды Клементьева пошли прахом. Кроме того, красным русским были предоставлены машины, принадлежащие не то полиции, не то министерству иностранных дел, со специальными номерами, позволяющими им ездить вне всяких правил, с любой скоростью. Звучный, мелодичный сигнал мгновенно останавливал движение и пропускал их через перекрестки и все полицейские кордоны. Погоня за этими машинами или мысли об автокатастрофе исключались абсолютно. Немцы, как всегда, оставались немцами и делали все основательно, методично и обстоятельно. Полиция взялась охранять красных с такой тщательностью — мышь не пролезет! — словно это были королевские особы. Площадь перед гостиницами «Эксельсиор» и «Бристоль» имела чуть ли не тройное оцепление. Повсюду торчали агенты полиции. В довершение ко всему Эльвенгрен внезапно обнаружил, что за ним идет слежка. Двое неизвестных, поочередно меняясь, чуть не четыре часа сопровождали его по улицам, и только в районе тылов площади Потсдаммербанхоф ему удалось оторваться, скрывшись за пакгаузами. Судя по тому, как плохо эти двое знали Берлин, — они не из полиции и даже не немцы.

Агенты (нем., жарг.) Последнее обстоятельство заставляет нас задуматься, — сказал, не скрывая своей озабоченности, Георгий Евгеньевич, и глубоко посаженные его глаза под мясистыми надбровьями блеснули. — Если за мной охотились коммунисты, вся наша операция под угрозой.

— Не кажется ли вам, господин ротмистр, что ваши предположения лишены конкретности и остаются лишь предположениями, не более, — недовольно заметил Орлов, пожилой грузный человек лет шестидесяти, с потным лицом, старающийся, однако, сохранить прежнюю сановность.

— Не кажется, господин судейский, — отрезал Эльвенгрен. — Мы должны подстраховаться. Мы не имеем права ставить под угрозу всю операцию. Нам не простят этого.

— Может, вы их и сюда привели? — обеспокоился Озолин и сделал странный жест головой, словно вывинчивая ее из тугого воротничка. — Надо бы проверить, господа? А? Береженого бог бережет.

— Разрешите, господин полковник? — вскинулся молодой, с румянцем во всю щеку, Клементьев, — Я мигом разберусь, что к чему. Кто там кого представляет.