Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

— Хорошо, — кивнул Шаброль, и большие черные, чуть навыкате глаза его, сверкнув, засмеялись. — Она что же? Возглавила монархическую группу?

— Отнюдь. Она оставалась просто мамой Врангеля. Продавала вещи, ходила в чайную за кипятком, обедала в столовой, стирала, дрова таскала, даже дежурила у ворот. Жизнь ее осложнилась после того, как сын Петя стал главкомом, — повсюду появились воззвания, плакаты, карикатуры. Мадам пришлось менять квартиру. По новым документам она стала вдовой Веранелли, художницей. Похоже, Врангель не очень-то и беспокоился о ее безопасности. Он не только стратег, он и сын неважнецкий. Все это продолжалось до тех пор, пока за дело не взялся — кто? — Перлоф!

— За все берется. Опасная фигура Что же он?

— Вошел в контакт с савинковцами. Они переслали ей письмо Перлофа: «Доверьтесь подателю записки вполне». Податель добавил: «Завтра без багажа... оденьтесь теплее» придется три-четыре часа ехать по морю, встретимся на Тучковой набережной». Баронесса согласилась. Посыльный встретил ее, они отправились на Балтийский вокзал, сели в теплушку и добрались до Мартышкино. Под Ораниенбаумом, помнишь? Ночью финн-контрабандист и два его подручных вытащили из амбара лодку. Спустили на воду, поставили парус, взяли направление на Толбухинский маяк. Путешествие — надо признать! — было нелегким. Пошел снег. Светили прожектора из Кронштадта.

— Ну и? — как говорят в Одессе.

— Наш парень, что «вел» савинковцев в Петрограде, с риском для жизни тоже переправился в шугу, отпихивая шестом льдины, чтобы обезопасить мадам Врангель. Он — друг Венделовского.

— Так, так... — Шаброль возбужденно потер лоб, забормотал: — Интересно, перспективно, опасно. Не надо торопиться, надо все узнать — точненько. Пощупать савинковца, а уж потом решать с Венделовским. Пока по этой линии ничего не предпринимать. Хотя «Баязету» стало трудно, ох как трудно! Штаб главкома расформирован, в Константинополе удержаться невозможно, а в Галлиполи жизнь — врагу не пожелаю... И все же будем ждать. Над Венделовским не каплет. А что у тебя с этими... банщиками?

— Название придумали — «Лига меча и креста». Реальную власть там забирает бывший виленский жандармский полковник Бадейкин, в подручные к нему пробивается поручик Петровых, из контрразведки. Разворачивают борьбу за монархию, против масонов. К таким они и Врангеля причисляют.

— Пусть и борются. Мы мешать не будем, — широко улыбнулся Шаброль, и белоснежные крупные зубы его перламутрово блеснули. — Эту линию продолжайте. Пусть банщики созревают. Посмотрим, к кому они за деньгами побегут, когда свои кончатся. — Посмотрев на часы, он мгновенно посерьезнел, сказал сухо: — Надо разбегаться — засиделись. Кажется, все обсудили.

— Это сейчас кажется.

— Ну, если — не дай аллах! — что-нибудь экстраординарное, встречаемся здесь же, в это же время. Если меня нет — бери авто или извозчика и лети в «Пера Палас», посматривая по сторонам: не тащишь ли за собой «хвоста».

— Учили яйца курицу!

— Это не звучит по-французски, «Мишель». Давай, на дорогу. — Роллан Шаброль разлил коньяк, и они чокнулись. — Я все время думаю: во сколько я обхожусь стране, которая оплачивает каждый мой шаг?

— Брось, Роллан! Мы с тобой как два хорошо вычищенных и заряженных пистолета, всегда готовые к действию против врагов.

— Иди, иди! И позови Сулеймана. Счастливо!

— Будь здоров! — рыжий, сделав несколько приседаний, чтобы размять ноги, вышел. Одно плечо у него было ниже другого.

И тотчас из-за двери, прикрытой пестрым паласом, показался хозяин лавчонки — маленький и толстенький турок в феске. Шаброль милостиво улыбнулся, сказал:

— Ты можешь поздравить меня, Сулейман. Только что я совершил выгодную сделку. И получу за нее пару-другую английских фунтов.

— * Господин изволит шутить? Я рад! Я очень рад, слава аллаху. — После каждого восклицания он кланялся все ниже: — Поздравляю вас!

— И чтобы отметить победу, я решил принять твое предложение, Сулейман. Я покупаю всю партию твоих текинских и мешхедских ковров, если ты сбросишь десять тысяч лир хотя бы — сейчас это ничтожные деньги, Сулейман, ты знаешь.

— О, вы великий коммерсант, господин! Я — ничтожный! — преклоняюсь перед вами. Семь тысяч — и все ковры ваши, господин. В благословенной Франции их разорвут на кусочки!

— До Франции их надо довезти. Сулейман. Это далеко. И в морях опасно. Ты сбросишь восемь тысяч, и мы ударим по рукам. Я правильно сказал это по-турецки?

— О, аллах! Слова «по рукам» звучат для меня, бедного купца, как музыка. Я согласен, согласен, господин! Хвала аллаху! Когда я вновь увижу моего господина, свет очей моих?

— Я предупрежу тебя накануне.

— Пусть над вами будет мир, покой и благоденствие...

Через час, покатавшись на открытом автомобиле по самым людным улицам Константинополя, Роллан Шаброль подъехал к отелю «Токатлиан». Здесь он снимал номер-люкс, имеющий все, персональный, небольшой правда, садик.

Шаброль небрежно пожал руки нескольким знакомым, встреченным в холле, обильно украшенном мохнатыми пальмами в кадках, и быстрой походкой направился к стойке портье. В отеле он слыл преуспевающим коммерсантом, жуирующим, озабоченным не торговыми операциями, а приятным времяпрепровождением, деликатесной едой и поисками всевозможных похождений.

— Как дела, друг мой? — обратился он к портье, могучего сложения парню с пудовыми кулаками и квадратной челюстью. — Есть ли новости? Новые красотки?

— Ничего интересного, м'сье Шаброль, — с трудом составляя французские слова, ответил портье, протягивая постояльцу большой, витиеватой резьбы ключ.

— Плохо, друг мой, плохо! Ты совсем не оправдываешь моих надежд. Здорово бы я выглядел, если бы надеялся только на тебя. — Шаброль сказал это чуть недовольно. Но тут же лицо его подобрело, появилась обычная насмешливая улыбка. — Впрочем, через час-полтора меня будет спрашивать одна куколка. Проследи, чтобы ее не перехватили.

— Не беспокойтесь, мосье. Она назовет себя?

— Назовет? — Шаброль весело рассмеялся. — Она русская! А эти русские фамилии — разве я могу их запомнить?! И пусть бой проводит ее.

— Все будет в порядке, мосье Шаброль.

— Ты ужасно произносишь «мосье», мой друг. У меня лопаются барабанные перепонки. — Он похлопал портье по плечу и стал подниматься по широкой лестнице, застланной ярко-алым ковром...

В дверь постучали — торопливо, требовательно, достаточно громко, но не уговоренным способом — два длинных, два коротких, — а обычно, несколько раз подряд.

— Хэлло?! — беспечно воскликнул Шаброль, падая на диван, — Заходите, тут не глубоко.

Бой пропустил в номер девушку.

Шаброль кинул ему лиру. Мальчишка коротким взмахом руки, точно обезьяна, схватил ее и исчез. Шаброль смотрел на гостью. Девушка была невысокая и хрупкая. Суконное платье с закрытым воротом, негустая вуалька, лайковые перчатки, высокие башмаки со шнуровкой — скромно, со вкусом. «Из бывших, — мелькнула мысль. — Честолюбивому французу вполне подходит такая любовница. Но почему она не постучала так, как было условлено?»