Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Вначале несколько затянувшаяся, скупая на солнце и тепло, с перепадавшими нудными дождями, весна, окончательно прорвав все и всяческие заслоны, обрушилась на город. Стойко затопила его солнцем, перекрасила небо, нагрела асфальт и стены домов. На деревьях быстро набухали почки и кое-где они уже взрывались зелено-фисташковыми яркими огоньками. В середине дня в Париже становилось совсем тепло. Всеми цветами радуги переливалась праздная толпа, с наслаждением заполнявшая под вечер Елисейские поля. Старики читали свои газеты, предпочитая скрываться в тени. Ребятишки заполняли скверы с красными и желтыми тюльпанами, носились по аллеям вокруг клумб и фонтанов. На ухоженных газонах дружно вылезала к солнцу и свету молодая ярко-изумрудная трава. Париж радовал глаз многоцветьем и яркостью тонов. Он приобретал красочность и перспективную глубину. Природа просыпалась, менялась и будто молодела. И то, что происходило в ней, оказалось созвучным с новым состоянием, охватившим в эти дни Белопольского. Он видел и впервые ощущал свою слитность, торжественность с природой, и это казалось ему символичным. Он с радостью отдавался целиком новому, неизведанному еще чувству, связывая его конечно же с Ириной, сделавшей его иным, легким и счастливым.

...Обычно они встречались утрами, ближе к полудню, никогда не определяя заранее куда направятся. Все им казалось интересным. Белопольский был в Париже с дедом и сестрой в детском возрасте, Ирина — никогда. Поэтому и восприятие виденного было у них одинаково острым, одинаково радостным, благодаря бурно развивающейся весне, общему душевному подъему, тому неколебимо приближающемуся дню, который должен был сделать их совсем родными — мужем и женой.

Больше всего они любили набережные Сены. Здесь, уже изрядно устав, можно было присесть и отдохнуть в любом месте. Последить за жизнью реки — буксирами, храбро тянущими против течения караваны барж; пароходиками со стеклянными крышами, перевозящими туристов и зевак, которым некуда было девать время; понаблюдать за рыболовами, которые, замерев, следили за поплавками. Иногда Андрей и Ирина проходили мимо небольших компаний, попивающих винцо — к лота ров, занятых своими беседами и спорами.

Весна набирала силу и оказалась совсем короткой. Иные жаркие дни напоминали лето. Деревья быстро оделись зеленой листвой. Красиво высаженные в садах и скверах цветы казались яркотканными пестрыми коврами. Парижане искали тени. Поездки в городском транспорте превращались в пытку. Не давали и минутного отдыха от жары даже фонтаны на площади Согласия. Знатоки утверждали, что, судя по всем народным приметам, к середине мая жара перевалит за тридцать градусов. Многочисленные гороскопы подтверждали это, предсказывали всевозможные потрясения. Знаменитая предсказательница мадам Вунг, уже не раз демонстрирующая свои феноменальные способности, безапелляционно говорила о приближающейся войне — когда число «чужих» людей во Франции перевалит за два миллиона, прогремят выстрелы и прольется кровь. Речи мадам Вунг, несомненно, касались эмигрантов.

Печать и лидеры правой оппозиции отзывались незамедлительно. Газеты писали, что в Париже появился некий неуловимый алжирец, который насиловал женщин, а затем зверски убивал их. Префект полиции поспешил успокоить парижан, убеждал, что садист-убийца пойман. Он, конечно, оказался... русским, дезертировавшим из Иностранного легиона. На парламентский запрос префект вынужден был признаться: садист-убийца Георг Маллер еще не схвачен, однако полиции уже стало известно место, где он скрывается. Поимка преступника — дело нескольких дней.

На русских стали коситься — на пустынных улицах с наступлением темноты, в залах синематографа и, особенно, на станциях подземки, где произошло два из семи совершенных убийств...

А тут еще усиление и необычайный рост популярности национал-социалистической партии в Германии, укрепление позиций ее лидера — некоего Гитлера-Шикльгрубера. Много шума наделала книга Веселовского, сотрудника русского посольства, посланного в Париж самим Сталиным и сумевшего сбежать от агентов ГПУ. В книге под значительным названием «На пути к термидору» он разоблачал террористические методы ГПУ и рассказывал о структуре русских организаций в столице Франции, организующих террор и диверсии против республики.

Все чаще стали писать и о проникновении фашистов во Францию, о таинственной и глубоко законспирированной (чем больше говорили и писали, тем она становилась все более тайной) группе коагуляров, занимающейся подготовкой государственного переворота.

А через год, таким же теплым майским днем, раздался негромкий выстрел отчаявшегося русского эмигранта Павла Горгулова, застрелившего президента Франции Поля Думера...

Занятые собой, своей любовью Ирина и Андрей совершенно забыли о тех, кто свел их вместе, — об Аристархове и Святосаблине.

Ирина корила себя за то, что забросила своих девочек, искала возможность больше быть с Андреем. Познакомить их она никак не решалась... А о поездке к Христофору Ивановичу они вспоминали всякий раз, когда приходило время расставаться: «Опять не собрались к «старику». Стыдно!»

Наконец, отправились. И едва переступили порог «сараюшки», одинаково смутились и испытали чувство стыда.

Старик был болен, вероятно, давно и серьезно. Аристархов лежал на топчане, укрытый зимним одеялом до головы. Его давно не чесанная, клочковатая серая борода, задравшись веером, торчала поверх одеяла. Глаза закрыты. Левая рука лежала на сердце, словно подпирая его, регулируя количество ударов по-секундно. Ощутив струю свежего воздуха, ворвавшегося в дверь вместе с ними, Аристархов быстро поднялся и сел, опершись на подушку. Как он изменился! Похудел, посерел и совсем ослаб. Узнать его было трудно: от крепкого и жизнерадостного мужчины осталось меньше половины.

Ирина тут же взялась за уборку хибарки. Хозяин проводил ее благодарным взглядом, показал Андрею глазами, чтобы сел рядом. Переведя дыхание, как после подъема в гору, сказал:

— Худо, брат ты мой Андрей... Боролся... боролся. Видит бог, время помирать мне пришло, — он откашлялся. Ему стало легче, исчезли хрипы и клекот в горле. — Не перебивай... Хорошо, что свиделись. Бог помог.

— Да что вы?! — воскликнул ошарашенный увиденным Андрей. — С чего вы взяли? Я перевезу вас в больницу, вы поправитесь, Христофор Иванович, отлежитесь, подлечат вам сердце — увидите.

— Надо бы новое... Да где возьмешь, — он пытался пошутить. — Про-сил Во-ло-дю, но... до... И он не смог, — Аристархов снова зашелся коротким, сухим кашлем. — Спасибо, что вы... вот... приехали теперь. И мне полегче стало. Сла-ва богу. Значит, значит, — он обессиленно упал в подушки. Андрей и Ирина виновато переглядывались. Хороши! Совсем забросили слабого больного человека!..