Михаил Слонимский - Лавровы

Солдаты построились по двое, и Борис повел их к Преображенским казармам, где помещался околоток. Борис был так занят своими мыслями, что не заметил подпоручика Азанчеева, шедшего навстречу по панели. Он не скомандовал: «Смирно! Равнение направо!» — и тотчас услышал окрик:

— Сюда! Бегом!

Подняв руку к козырьку фуражки, Борис пошел к подпоручику.

Офицер кричал:

— Раззява! Болван!

Борис остановился и опустил руку. С некоторым даже недоумением он глядел на этого чванливого крикуна, которому погоны почему-то давали право безнаказанно измываться над людьми. Борис подумал, что ведь именно такие вот офицеры, как подпоручик Азанчеев или полковник Херинг, давят и мучают солдат. Неужели же нельзя наконец избавиться от них?.. Ему стало решительно все равно, что с ним будет. Отвращение к Азанчееву охватило его с такой силой, что он сказал ему очень свободно, как будто тот не имел над ним никакой власти:

— Перестаньте ругаться. Хватит!

Что-то дрогнуло в лице подпоручика, он оборвал брань, поднял руку, словно собираясь ударить Бориса, но не ударил, а, быстро глянув по сторонам, заторопился к казармам. У подъезда он обернулся и крикнул:

— Убью!

Было ясно, что это не пустая угроза.

Солдаты молчали, когда Борис вел их дальше, к Преображенским казармам. Дерзкое поведение Бориса и пугало и радовало их. Оно разбудило в них сознание своей силы. Офицер замахнулся, а ударить все-таки не посмел! Борис же чувствовал, что он просто не сможет вернуться к прежней дисциплине, не сможет больше терпеть обычные унижения. Что-то в нем расшаталось. И, как всегда в последние дни, его преследовал голос полковника Херинга: «В штыки!»

Он понимал, что после столкновения с подпоручиком Азанчеевым участь его, в сущности, решена. Его арестуют и… И что будет дальше? Тюрьма? Штрафная рота? В его жизни произошел какой-то решительный перелом.

Совершенно машинально вел он за собой послушных солдат, свернул во двор Преображенских казарм и поднялся по лестнице во второй этаж, где помещался околоток. Комната была полна солдат, пришедших сюда, чтобы получить освобождение от службы. Все они были совершенно здоровы, и в околоток их привел страх быть посланными на усмирение рабочих.

Вдруг на улице раздались выстрелы и крики «ура». Борис вместе с другими солдатами бросился к окнам. Несколько офицеров вошли в комнату и, не останавливаясь, скрылись за противоположной дверью, в госпитале. Никто не отдал им чести. Врач немедленно прекратил прием и ушел вслед за ними.

На улице толпились нестройные группы волынцев, литовцев и преображенцев, стрелявших в воздух и кричавших «ура».

Стекло в окне, у которого стоял фельдшер, со звоном разбилось, пропустив в комнату взвизгнувшую радостно пулю.

Фельдшер побледнел, согнулся и спросил недоуменно:

— Это что же такое?

Солдаты отскочили от окон в глубь комнаты. Навстречу им, с лестницы, испуганный прапорщик тащил в комнату капитана. Китель у капитана был расстегнут на груди, рубашка намокла кровью. Прапорщик спросил растерянно:

— Где доктор?

Капитан бормотал:

— Это пустяки. Ничего.

Фельдшер все еще не мог понять, что происходит. Он спрашивал:

— Это на учении, ваше высокоблагородие?

Сапер ворвался в комнату.

Помахивая винтовкой, он завопил:

— Что у ворот делается!..

И выбежал из комнаты. Солдаты, только что жаловавшиеся на боли, мешавшие им двигаться, ринулись за ним вниз по лестнице. Борис последовал за ними.

Навстречу им, бледный, с прыгающими губами, перескакивая через несколько ступенек, бежал начальник учебной команды. Никто не отдал ему чести, но никто и не тронул его.

Сапер, влетевший с улицы в околоток, бежал впереди. Выскочив из подъезда, он оглянулся. Он увидел, что за ним прутся солдаты, как за вождем, и оробел вдруг: он бы с удовольствием пошел куда угодно, но в толпе, так, чтобы он отдельно не был заметен. А вести толпу, быть вождем — на это он никогда не согласился бы. Он остановился, за ним остановились и те, что бежали сзади.

Двор был пуст. Волынцы, литовцы и преображенцы стреляли залпами в ворота и кричали в промежутках между залпами:

— Саперы! Выходи!

Саперы жались за выступом стены, скрываясь от пуль.

Борис стоял среди них. Он видел, как из подъезда — как раз против ворот — вышел командир батальона, полковник Херинг. Полковник уже не подпрыгивал на ходу. Маленький, толстый, в серебряного цвета шинели, он плавным, твердым шагом пошел к воротам, вытянув вперед правую руку, в которой был наган. Он шел и стрелял в восставших. Он был один против по крайней мере двух рот озлобленных солдат. Но он шел так уверенно и так настойчиво, что вдруг совсем тихо стало: солдаты замолкли и перестали обстреливать двор. А полковник шел упорно, непреклонно, и уже видно было, что он не от жиру толстый, а от мускулов. Этот упругий комок сейчас дойдет до ворот, крикнет «смирно!» — и все будет кончено. Он уже один только двигался среди затихших, застывших людей. Он, как укротитель, гипнотизировал солдат. Это был знакомый гипноз, и солдаты в отчаянии уже поддавались ему. Расстреляв патроны, полковник отбросил револьвер, вынул из кармана шинели другой и продолжал стрелять.

Борис следил за его ровными, уверенными жестами. И с ним случилось то, что уже не раз бывало в критические минуты: он увидел все — и себя в том числе — как бы со стороны. Совершенно холодно и бесстрастно он оценивал то, что происходило перед его глазами. Вот эта фигурка, уже начинавшая по-прежнему подпрыгивать на ходу, — не игрушка, а живой человек. Этот человек силен не сам по себе, а всей системой, в которой он является необходимой и прекрасно работающей частицей. Укрощая восставших, он несет с собой все, что душит Бориса. Вот сейчас он скомандует: «В штыки!» — и бросит Бориса на людей, которые пришли выручить, спасти его, избавить от неизбежной кары за сегодняшнее неподчинение Азанчееву.

И Борис даже усмехнулся, поняв, что ему надо сделать. Он отделился от товарищей и пошел к полковнику. Тот увидел солдата, и дуло револьвера глянуло в лицо Борису. Нагнув голову, Борис прыгнул к полковнику и толкнул руку с револьвером кверху. Выстрел на миг оглушил его. Затем Борис, радостно чувствуя силу в своем теле, выдернул револьвер из руки полковника и выстрелил ему прямо в лицо. Полковник упал на спину, широко раскинув руки. Борис обернулся к саперам, крикнул:

— За мной!

И побежал к воротам, где восторженный вопль гвардейцев встретил его.

Он быстро пошел к Знаменским казармам. Везде толпились люди. Они спрашивали солдат:

— Что это такое?

В толпе, запрудившей улицу, Борис не заметил Николая Жукова, который объяснял мужчине в картузе и драповом пальто: