Михаил Слонимский - Лавровы

Он очень медленно выговаривал слова, и было в его голосе нечто такое, что шло от самого сердца.

Вдруг он спросил:

— А что тебе Надя писала?

— Ни одного письма от нее не было.

— Как так? С месяц назад было.

— Нет, я не получал.

— Странно, — удивился Клешнев. — Твоя мать приносила мне это письмо. Я читать не стал, но она говорила… — Он нахмурился, вспомнив свою последнюю встречу с Кларой Андреевной. Потом усмехнулся: — Боюсь, что твоя мать и на этот раз сумела тебя запутать…

— Надя приезжала… — начал Борис и вдруг замолчал. Только сейчас он понял, что Надя приехала тогда вслед за своим письмом, в котором она, может быть, писала ему нечто важное для них обоих… — Как бы мне узнать ее адрес? — добавил он и озабоченно посмотрел на Клешнева.

— Это в нашей власти, — улыбнувшись, отозвался Клешнев.

Глядя на Бориса, он думал о судьбе этого молодого человека, все-таки сумевшего выйти на единственно верный путь.

И Клешнев испытывал гордость при мысли о том, что он принадлежит к той великой армии, которая преобразует жизнь и людей,

Солнечным морозным утром Борис встретил Надю на вокзале. Опустив на перрон вещевой мешок, она стояла около одного из вагонов с маленьким саквояжиком в руках.

Надя сразу заговорила о том, что ей не хочется ехать на старую квартиру и что она решила остановиться у подруги на Васильевском острове. Борис подхватил ее вещевой мешок, они вышли на площадь перед вокзалом и долго говорили о том, как лучше добраться до Васильевского острова и где оставить вещи, если комната подруги окажется на замке. Ни о пропавшем письме Нади, ни о том письме, которое Борис написал ей после разговора с Клешневым, они даже не вспоминали.

Шагая рядом с Надей по Невскому, Борис то и дело поглядывал на нее. Она мало изменилась и все-таки казалась Борису какой-то новой, другой, совсем непохожей на прежнюю Надю.

Так они добрались до Дворцового моста и, спустившись на лед, направились к университету. Снежный речной простор окружал их.

В ослепительном сплаве льда и солнца дышалось особенно легко и радостно.

— Тебе не странно вспоминать себя в прошлом? — спросил Борис. — Мне очень странно. Иногда просто не верится, что я мог не понимать самых простых вещей.

Надя подумала.

— Жизнь изменилась, — сказала она. — Теперь понимать легче, чем когда ты был в казармах.

— Но жизнь изменилась не сама, — возразил Борис. — Люди изменили ее. Надя, подумай, какое это счастье — менять жизнь к лучшему и самому становиться лучше вместе с ней. Ты меня понимаешь?

— Понимаю, — тихо ответила Надя и искоса посмотрела на Бориса.

Борис осторожно и нежно взял ее за локоть.

— Мы ведь с тобой старые-старые друзья, — промолвил он. — Верно? Мне столько надо тебе рассказать…

1926 год.

Переработано в 1948 году.

Михаил Леонидович Слонимский принадлежит к старшему поколению советских прозаиков. За сорок с лишним лет плодотворной литературной работы писателем создано большое количество произведений. Среди них — широко известные, много раз переиздававшиеся романы и повести: «Лавровы», «Фома Клешнев». «Повесть о Левинэ», «Андрей Коробицын», «Стрела», «Инженеры», «Друзья», «Ровесники века» и другие.

М. Слонимский вступил в литературу в 1921 году. Его первые рассказы, объединенные в сборнике «Шестой стрелковый» (1922), основывались на еще свежих и острых фронтовых впечатлениях первой империалистической войны, участником которой семнадцатилетний М. Слонимский добровольно стал в 1915 году. Воспитанный в интеллигентной петербургской семье, будущий писатель, подобно его герою Борису Лаврову, в качестве солдата царской армии начинал познавать подлинную суть империалистической бойни.

Первые произведения М. Слонимского свидетельствовали и о тонкой наблюдательности, и о богатстве жизненных впечатлений, и о его таланте. Но молодой автор оказался подавлен своим материалом.

В рассказах «Варшава» (1921), «Шестой стрелковый» (1922), «Чертово колесо» (1922) и других война изображается им как бессмысленный, дикий процесс уничтожения, в котором люди принимают участие, не понимая ни причин войны, ни ее целей. Война калечит людей духовно, опустошает их, и автор не приемлет все то, что описывает, но выхода из этой действительности не показывает.

В 1934 году, возвращаясь к опыту своих первых шагов в литературе, М. Слонимский писал: «Я был свидетелем страшного развала царской армии как части общей старой системы… Но я брал подсказанный мне жизнью мотив гибели, ничего ему не противопоставляя. Получалось неправильное обобщение: гибнет, мол, все и вся… Я не ставил точки над „и“: вот это, мол, гибнет, а это побеждает, рождается вновь… Мотив гибели превратился в мотив всеобщей гибели и вел к изображению сумбура, доходящего до фантастики, к некоторой алогичности в действиях персонажей».

Роман «Лавровы», законченный в 1925 году и в 1926-м опубликованный в журнале «Звезда», был первым крупным произведением М. Слонимского, произведением, в котором писатель, по его словам, впервые «овладел собой и своим материалом».

Три года отделяют сборник «Шестой стрелковый» от романа «Лавровы». За этот период М. Слонимский написал всего два-три рассказа. Он работал тогда в Донбассе и не был еще писателем-профессионалом. Но эти годы, годы начавшегося великого созидательного труда советского народа, годы становления и утверждения социалистического реализма в советской литературе, выхода в свет таких произведений, как «Чапаев» Д. Фурманова, «Железный поток» А. Серафимовича, «Цемент» Ф. Гладкова, были годами очень серьезных размышлений и поисков молодого писателя.

«Лавровы» явились качественно новым этапом в идейном и творческом развитии М. Слонимского. Роман построен на том же материале, что и рассказы, входившие в первую книгу. Но подход автора к материалу, позиция автора теперь иная. Он видит и дает в этом произведении перспективу революционного развития жизни, четко отделяет свою позицию от позиции героев, в том числе и близкого автору Бориса Лаврова. М. Слонимский освобождается и от влияний формалистического порядка. От вычурной формы «Шестого стрелкового» приходит к простой фразе, к скупому, лаконичному языку.

Роман Слонимского занял свое, особое место в советской литературе двадцатых годов.

Интеллигенция и революция — эта проблема была одной из важных проблем в жизни молодого Советского государства и одной из актуальных тем литературы этого периода. Ей были посвящены многие произведения самых разных писателей: «Города и годы» К. Федина (1924), «В тупике» В. Вересаева (1924), «Зависть» Ю. Олеши (1927), «Севастополь» А. Малышкина (1929–1930). Эта тема звучала и в вышедших в двадцатые годы первых двух книгах трилогии А. Толстого «Хождение по мукам», в «Цементе» Ф. Гладкова (1925).