Андреас Требаль - Гипнотизер

Сосредоточившись на начале поединка, я прицелился. Шар пролетел вперед, и мой расчет загнать им в правую лузу другой оказался верным. Точно таким же образом мне удалось расправиться еще с двумя шарами… В лузе! А вот попытка карамболя провалилась с треском.

— Великолепно, Петрус, великолепно. Не стоит отчаиваться.

Аббат де Вилье уступил свое право графу. Тот, подойдя к столу сбоку, прищурился и нанес удар. Вот уж грохнул так грохнул! Оба шара аккуратно улеглись в лузы — левую и правую. А вот второй его удар оказался уже не столь блестящим.

— К дьяволу, Жозеф, мне сдастся, он гипнотизирует не шары, а тебя. Позволю себе спасти положение.

И надо сказать, аббат не подкачал. После того как он загнал в лузы пять шаров кряду, я невольно присоединился к рукоплесканиям графа. Этот субъект в сутане и на самом деле был превосходным бильярдистом. Воистину потрясающе было наблюдать за его игрой. Но, как говорится, за все приходится платить. Напряжение игры дало о себе знать — после последнего удара аббат, побледнев, рухнул в кресло, выпустив из рук кий. Граф де Карно позвонил Ипполиту:

— Принеси портвейн с двумя яичными желтками, щепоткой сахара, соли и перца.

Аббат де Вилье знал, чего хотел. Перец, как он пояснил, повышает кровяное давление, а все остальные компоненты служат для подкрепления его слабевшей на протяжении вот уже нескольких месяцев мускулатуры. Уже во время приветствия мне бросилось в глаза, что в его кивке присутствует благосклонность, теперь же, когда мы с графом сидели напротив него, я даже готов был утверждать, что от аббата исходит некая теплота. Неужели просто актерская игра? Нет, на игру явно не походило. Судя по всему, дни аббата де Вилье были сочтены. Это даже повлияло на решение представителей юстиции, разрешивших ему оставаться под арестом дома, а не гнить в тюрьме.

— Так что, Петрус, никакой я не убийца. Ну, может быть, временами излишняя гордость да запальчивость идут мне во вред. Все дело в шампанском, оно ведь у меня в крови — мои предки всегда тяготели к виноделию, имея обширные виноградники вблизи Труайс. А вот отец мой решил все продать и перебрался в Эльзас, где по настоянию матери занялся возделыванием табака. Прежние дружеские связи с семейством де Карно сохранились, налаживались и новые, например, с Оберкирхами. К сожалению, отец умер во цвете лет. К счастью, мать моя была не лишена деловой хватки. Однако после ее смерти я последовал примеру отца — все обратил в деньги. Владеть чем-либо — это явно не в нашем духе.

— Зато в вашем духе путешествия и благотворительная деятельность. Как явствует из биографии Марии Терезы, над которой вы в 1798 году взяли опеку в статусе так называемого дяди. Это произошло в Нидвальде, в Швейцарии.

— В Нидвальде? — Графа явно позабавило упоминание этого местечка. — Нет-нет, не в Нидвальде. Это было в…

— Ипполит, — невозмутимо обратился аббат де Вилье к дворецкому, как раз собравшемуся предложить подкрепляющее питье в объемистом бокале, — помоги своему эрудированному хозяину. Ты ведь сам родом из Женевы, если не ошибаюсь? С чем у тебя связано такое название, как Нидвальд?

— Швейцарское восстание, бунты, убийства священнослужителей, усыновление. Простите, что вмешиваюсь, если я верно понял месье Кокеро, Мария Тереза дочь Швейцарии? Слава Богу, если так. По крайней мере у меня теперь будут основания гордиться этим, а то приходится испытывать чувство неловкости за таких отщепенцев, как Руссо, например, обесчестивших мою родину.

— Ипполит! — не выдержал я. — Вам-то уж отчего быть таким противником свободы, равенства, естественности и отзывчивости? Отчего вы выступаете за монархический абсолютизм, богобоязненность и неравенство?

— Я должен на это дать ответ? — обратился Ипполит к графу.

— Должен? Отнюдь. Я и не очень рассчитываю, что ты мог бы дать ответ. Или все же вдруг окажется, что у меня на службе мыслитель? Смелее, Ипполит, разумеется, я ничего не буду иметь против, если ты ответишь месье Кокеро. Но разве все так уж необходимо обдумывать? Разве не прелестна жизнь именно своей бездумностью?

— Не мне судить об этом, граф, — скромно ответствовал его дворецкий. — Одно мне доподлинно известно: свобода и равенство возможны лишь тогда, если будут отменены деньги. Естественность предполагает распутство, а отзывчивость нередко вырождается в тщеславие. А вот богобоязненность, напротив, означает смиренную покорность, подчинение себя реалиям повседневности, монархия объединяет нацию, а неравенство способствует проявлению инициативы каждым в отдельности.

— Слышали, Петрус? — злорадно воскликнул аббат. — Устами Ипполита глаголят чисто швейцарская основательность и приверженность многовековым традициям. Он антиутопист и видит жизнь такой, как она есть. Когда якобинцы в июле 1790 года ополчились против церкви, когда они в мае 1794 года решили вообще упразднить христианство, лишив нас званий, состояния, когда они принялись сбрасывать с церквей колокола — в подобные периоды выживает лишь тот, кто сохраняет именно приверженность традициям. Я, к примеру, отказался от своего имени и с тех пор величаю себя аббат. Именно этот аббат и стал импресарио Марии Терезы. Лучше довольствоваться малым.

Я не стал ему возражать, поскольку никак не желал ссор в чужих стенах, и дал ему спокойно допить свое зелье. В ходе дальнейшей беседы они с графом лишь переглядывались, никак не реагируя на заимствованные мной у Руссо идеи и понятия. Оба страшно напоминали мне двух снедаемых скукой вельмож. Но от меня не укрылось плутовское выражение глаз графа. Он сидел с таким видом, будто бы не принимал всерьез ни Руссо, ни меня, ни аббата, ни своего дворецкого. Я и сам почти не сомневался, что граф был ни за кого. Он был выше всех этих фракций, идеологий, политических лагерей и вообще презирал тех, кто с ослиным упрямством придерживался чьей-либо стороны.

Что именно его так позабавило, об этом мне выпало узнать много позже. Но в ту пору графа уже не было на этом свете, а аббат готовился покинуть его.

Естественно, что одним лишь бильярдом да экзотически приправленным портвейном дело не ограничилось. Граф дал понять, что нас ждет и небольшой ужин.

— После концерта.

Я сразу же почувствовал разливающуюся на сердце теплоту, однако не решился уточнить, что он имел в виду, поскольку страшно боялся разочароваться. Во всяком случае, было видно, что граф де Карно пребывал в прекрасном настроении, и ему даже пришло в голову предложить вниманию аббата поединок на рапирах.

— Хотя Петрус — человек не нашего с вами сословия, дорогой аббат, он, безусловно, человек чести: он влез во все ничуть не меньше нас с вами. И к тому же несравненный мастер по части самообмана, что, безусловно, тоже роднит его с нами.