Мария Правда - Площадь отсчета

— Рады стараться! — громко, до звона в ушах, грохнул батальон.

— К атаке в колонну, первый и осьмой взводы, в полоборота налево и направо!

Он вел их левым плечом вперед мимо заборов стройки министерства финансов к углу Адмиралтейского бульвара. На бульваре остановились — батальонный сообщил, что ружья не заряжены, пришлось остановиться и заряжать. Тогда же привели ему лошадь. Он вскочил в седло и, оглядевшись, заметил (зрение у него было острое) у здания Главного штаба полковника Сергея Трубецкого, имя которого было упомянуто в донесении Аракчеева о заговоре. Полковник, казалось, выглядывал из–за угла. Значит, так оно и есть. Трубецкой — какая досада…

Речь к Сенату лежала в кармане — только некому ее было прочесть. Братья Саша и Миша Бестужевы быстро и толково выстроили московцев в правильное каре под петровским монументом. Солдаты стояли хорошо, как на параде, время от времени повторяя за Сашей: «Ура, Константин!» — И еще: «Ура, конституция!» Ждали Гвардейский экипаж. Кондратий Федорович волновался: а ежели не подойдут? Надо было менять планы. Где Оболенский? Рылеев быстро ходил взад–вперед вдоль левого фаса каре. Собирались любопытные. К нему подходили, спрашивали, он рассеянно объяснял незаконность присяги, призывал к свободе. Где Трубецкой? Впрочем, все хорошо: подождать еще, пока соберется поболее войска — и идти на дворец. Кажется, еще что–то надо сделать, захватить банк? Зачем банк? Пущин пришел раньше него, спокойный, подтянутый, хоть и в статской шинели, говорил с солдатами, улыбался. Пока все хорошо, кивал Пущин. Так что же делать? Ждать? Как бы солдаты не передумали, не стали расходиться! Бездействовать далее было невозможно, и Кондратий Федорович уже решил самому ехать за подкреплениями в Финляндский полк, как вдруг, непонятно откуда, возник Каховский. Что он тут делает? Его не должно быть здесь — только несколько часов назад они целовались троекратно, прощались навсегда. Каховский был без шинели, его смуглое лицо было сумрачно.

— Я был там, — тихо отвечал он на вопросы Кондратия. — Понял, что не могу.

Планы менялись.

— Я не могу его убить, — тихо говорил Каховский, положив руку на грудь, где за бортом заношенного фрака оттопыривался пистолет, — я был совершенно готов, но у дворца уже понял: не могу убить безоружного.

— Я тебя понимаю, Петр, я все понимаю, — горестно кивал Рылеев.

— Вот что хочешь со мной делай! Не могу!

Он ничего не хотел делать с Каховским, бог с ним, но тактику необходимо было менять. Подождать Трубецкого, и пусть он ведет на дворец! Или нет — подождать еще солдат. Сейчас придет Николай Бестужев с Морским экипажем. Ну где же они? Где Трубецкой? Что же не кричат? Ага, кричат! Кондратий увидел перед каре несуразную длинную фигуру Кюхельбекера. Тот замучил его с утра: прибегал, убегал, требовал себе заданий, объездил весь город, ничего не сделал. Впрочем, искренне старался, просто по жизни был неловок.

— Ура, свобода! — кричал Вильгельм, некрасиво кривя маленький рот. Боже, до чего смешон! Они встретились глазами, Вильгельм торжественно похлопал рукой по карману шинели. Как плохо быть статским! Рылеев понял, что он, должно быть, в своей шубе тоже смешон. Он подошел к Вильгельму и заметил, что с правой стороны его новая шинель мокрая и грязная.

— Я ехал по Мойке, из Морского экипажа, — смущенно объяснял Вильгельм, велел извозчику гнать во весь дух, а он взял — да и вывалил меня прямо в снег, вообразите… И пистолет вывалился. Не смок ли порох?

Он достал пистолет и на вытянутой руке его всем показывал. Пущин осмотрел пистолет. «Все хорошо, Кюхля, — улыбнулся он, — ты его пока прибери, дружище, а то больно на оперного бандита похож!»

Вильгельм спрятал пистолет и нахохлился. Ему не хотелось быть оперным бандитом. Он был сейчас Брут, Марат, кто угодно, только не бандит!

— Я съезжу в Финляндский полк, — сказал Рылеев. Пущин кивнул. Кондратий Федорович только отошел от памятника, как раздались радостные вопли мальчишек и барабанный бой: на площадь, в неровном стою, с распущенными знаменами, входили лейб–гренадеры. Московский полк громкими криками приветствовал подкрепление. «Ура, Конституция!» — услышал он чей–то хриплый вопль, и перед ним мелькнуло перекошенное лицо Якубовича, который бежал впереди строя, размахивая обнаженной саблей, а потом исчез в толпе. Откуда здесь Якубович? Рылеев искал глазами Сутгофа, который должен был вести гренадер, но не видел его. Люди сплошным потоком валили на площадь, ему навстречу. Он продирался сквозь толпу.

— Барин! — окликнул его кто–то. Это был старый дед в тулупе, вид у него был замученный, редкие седые волосы, видные из–под черной шапки, прилипли к потному лбу. Видно, он решил узнать, стоит ли обещанное зрелище таких услилий. — Барин, че там деется, у мунаминта?

Кондратий Федорович растерялся. Как ему объяснить, какие найти слова?

— Люди баили, хотят обидеть государя нашего Константина, корону, Богом данную, отнять у него, — говорил дед, — а солдатики что?

Рылеев собрался с мыслями, но в этот момент в разговор ворвался молодой парень, видимо, из Исаакиевской деревни — он был одет, как строитель, в грязную робу, поверх которой была напялена свалявшаяся овчинная безрукавка.

— Константин Павлович с аршавской гвардией идет сам сюда, расправу творить, — уверенно сообщил парень, — и супруга ихняя с ним! Слышь, солдатики кричат: кто и Константин, а кто и Конституция!

— Но позвольте, — изумленно сказал Рылеев, — конституция… да это вовсе не то значит!

— Нет, господин милый! — еще увереннее сказал строитель, — это должно быть точно есть имя такое — то значит, государева супруга! — в этот момент он замахал кому–то рукой и исчез в толпе. Кондратий Федорович прислонился к фонарному столбу и начал хохотать. Он хохотал до рези в животе, до слез, до тошноты, но никак не мог остановиться.

— Возьми с собой, кого считаешь нужным, — сказал ему Николай. Значит, все ясно: нужна конная гвардия. Во главе конной гвардии можно усмирить не только жалких две роты Московского полка, которых ввели в заблуждение какие–то прапорщики, — с конной гвардией возможно все. Генерал Милорадович отправил вестового в казармы, чтоб седлали, а сам вместе с тем же молодым адъютантом Сашей Башуцким отправился туда в возке. До казарм было рукой подать, но чтобы не допустить повторения неприятной утренней сцены, они ехали таким кружным путем, что дорога заняла около получаса. Впрочем, ездить стало легче — город пустел на глазах. Перед казармами Милорадович встретил графа Алексея Орлова. Тот чувствовал своей придворной шкурой, что звезда Милорадовича уже закатилась, и вел себя нагло.