Криста Вольф - Расколотое небо

Манфред снарядился, как для экспедиции в неизведанную часть света. Ему не впервой было ехать на завод, но впервые он задумался, как все устроить таким образом, чтобы произвести наилучшее впечатление.

— Зачастую от мелочей зависит очень многое. К примеру: надеть галстук или нет? Кепку? Шляпу? Как ты думаешь? — спрашивал он Мартина Юнга, который помогал ему укладываться и искренне потешался над ним.

— Ни кепку, ни шляпу, — ответил тот. — Захвати с собой терпение.

— Скажи еще — уверенность.

Это было бы лучше всего. Уверенный в себе человек легко преодолевает любое сопротивление.

Рите бросилось в глаза, что Мартин осторожно подготавливает друга к возможным осложнениям. Неужели Манфред ничего не замечает?

Он бросил на Мартина презрительный взгляд.

— Что ты мне зубы заговариваешь! — буркнул он.

Одно удовольствие было смотреть, как Мартин смеется, — он действительно был еще очень молод.

Рита, подобрав под себя ноги, присела на табуретку и внимательно следила за их схваткой. Она толком не знала, радоваться ей или печалиться. «То ли дождик, то ли снег», — называл такое ее состояние Манфред, а она каждый раз энергично протестовала. И как обычно, избрала наиболее действенный способ защиты — нападение.

— Лучше подарил бы ты мне попугайчика вместо Клеопатры. Она всю зиму проспит в своем ящике. А птица спела бы мне что-нибудь. Особенно когда я останусь одна. Надо, чтобы каждый день человек чему-то радовался.

— Во-первых, ты не будешь одна, раз у тебя так много друзей, — убеждал ее Манфред. — Да, да, друзей. Я знаю, что говорю. Во-вторых, ни (одна порядочная девушка не станет огорчать отъезжающего друга. В-третьих…

Мартин знал все наизусть. Он отвернулся, когда они целовались.

— Кстати, там никто не знает, что мы едем, — сказал он после небольшой паузы.

Манфред удивленно посмотрел на него.

— Может, мне распаковать чемодан?

— Как хочешь.

Как он хочет? Он хочет увидеть, как работает машина, увидеть незамедлительно и без всяких затруднений. Постепенно он понял, что дело не только в машине. Дело еще и в Мартине, которого он с наслаждением отругал.

Рита развеселилась, сама не зная почему. Она сварила кофе и поставила на стол блюдо с пряниками, которые извлекла из неисчерпаемого домашнего сундучка. В благодарность Мартин исполнил для нее на длинной линейке, при помощи которой Манфред обычно подчеркивал свои длиннющие формулы, настоящую серенаду. Линейка служила ему цитрой. И пел он все, что они желали. Хорошо, что никто их больше не слышал. Они были счастливы в своем тесном кругу — каждый твердо знал: здесь только мои друзья.

С Мартином Рита могла говорить о Манфреде.

— Вы присмотрите за ним, — попросила она.

Мартин склонился в шутливом поклоне.

— Послушайте, Мартин, если он поведет себя безрассудно… Он легко может вспылить. А это обижает людей.

— Вспылить? — переспросил Мартин. — Да он просто груб. Ему и невдомек, как надо разговаривать с людьми. Он человек заносчивый и зачастую оскорбляет их. Но машина, что ни говори, хорошая.

Рита вздохнула.

— И знаете, он ведь далеко не герой…

— Герой! — усмехнулся Мартин. — Там нужны химики и инженеры, а не герои. Герои не положены по штату.

Знаю, знаю, ты хочешь меня успокоить. Мило с твоей стороны, очень мило. Да и вообще ты славный парень.

— Вы уж его там опекайте, ладно?

— Рита, — сказал Мартин, — присядьте-ка на минутку и уберите эти морщинки со лба. Вот так. Я всегда восхищался, как разумно вы руководите Манфредом. Редко такое встретишь! Будьте же умницей, позвольте мне восхищаться вами и впредь.

Дольше одной, ну от силы двух недель они там не задержатся… И все же время тянулось для нее бесконечно. Вначале ее развлекали посещения Марион.

Блеклый, бесцветный февраль. Снегу чуть-чуть, но вдруг резкие волны холода, ледяной встречный ветер на широкой, просторной улице, ведущей к институту, и грызущее, нетерпеливое ожидание весны. Скрытый под пеплом жар…

Марион поднималась с Ритой в их теплую каморку под крышей, своего мотоциклиста она отпускала. Подруги, усевшись за узкий рабочий стол, погружались в цифры и формулы, рассыпавшиеся в пыль под унылыми взглядами Марион. Одна-единственная мертвая цифра злобно засасывала весь пестрый живой мир. С тяжелым вздохом подходила Марион к маленькому окошечку, где темнело настоящее небо, несущее человеку настоящую радость или настоящую печаль.

Нет, она не понимает, как это Рите открывается в книгах целый мир, хотя и не перестает восхищаться способностями подруги. Шварценбах, разумеется, тоже заметил это и ободряюще улыбался Рите. Видишь, я был прав. Отныне с нами ничего плохого не случится. Не может случиться, раз ты находишь удовольствие в том, чтобы быть ближе к мудрейшим достижениям современности…

Манфред не писал ей ни строчки. С вокзала в Тюрингии Мартин послал ей открытку с изображением уютного городка, каким тот и был в действительности. «Доехали, бросаем вызов нашему веку. С приветом Мартин. С приветом Манфред».

Больше ничего она не получала. Бывали по ночам минуты, когда ей казалось, что весь их огромный одинокий город камнем навалился ей на грудь.

— На рождество мы поженимся, — сказала Марион и подняла глаза от книг. — А вы?

Мы? Да скоро, наверно…

Гуляя, Рита описывает все большие круги вокруг санатория. Осенняя природа ее не очень трогает. Иногда она останавливается у_ железнодорожного полотна, смотрит на поблескивающие рельсы, бегущие по холмам, рада, если машинисты кивают ей с паровозов, весело и без зависти кивает в ответ, хотя душа ее тоскует и рвется куда-то. Наступили ясные, прохладные дни, вполне соответствующие расположению ее духа. Она берет себя в руки и постигает науку, как вновь стать здоровой с помощью конкретного мышления. Она постигает и другую премудрость: как избежать прикосновения к своей ране. Да, и это тоже.

Она ставит в вазу на своем столике у кровати ветки рябины, приветливо разговаривает с соседками по комнате, с сестрами, а вечером читает у затененной лампы. Где-то вдали мчатся ночные поезда, деревья в парке тихо покачиваются, шелестя сухими листьями. Рита очень восприимчива к попыткам поэтов осветить шаг за шагом великую тьму непроизнесенных слов.

Но реальная ее жизнь в эти последние санаторные недели длится ежедневно всего четверть часа — пятнадцать изнурительных минут, которые ей необходимо стойко продержаться.

Неподалеку от тихого белого дома проходит лесная дорога, образуя острый угол с асфальтированным шоссе, которое через различные деревушки и городки ведет к их городу. В этом остром углу подле желтого столба стоит каждый день в одно и то же время Рита и ждет автобуса, который везет пассажиров вечернего поезда.