Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

— Думаю, тебе понятно, — начала она наконец с напускной жестокостью, — что этак я не успею обегать весь класс на прощанье… Тут, кажется, уже ничего нет? — она посмотрела бутылку на свет, Камилл долил ей и хотел послать за следующей, но Ивонна решительно остановила его. Заставила себя изменить тон.

— Когда ты спутался с тетей Миной, это был такой гол, что его не взял бы даже Пирк. Шапку долой, ты мне понравился, только, признаться, поздновато, Я знаю — вы оба на моей совести…

На твоей совести и то, что у меня произошло с Павлой, хотелось сказать ему, но он промолчал.

— Я тебя здорово обидела, Камилл, но что поделать, коли уродилась мерзавкой…

Он успокоил ее примиряющим жестом.

— У меня морозец по спине пробегает, как подумаю, что послезавтра уеду — быть может, навсегда, Камилл! Это не чепуха — так вдруг перевести стрелки и двинуть куда-то по неизвестной колее, совсем в другом направлении… Я родилась в старом Бржевнове, в Страговском саду воровала с мальчишками груши, в Погоржельце мы клали пистоны на трамвайные рельсы и ждали в подворотнях, когда бабахнет, — и вдруг я американская миссис Цигфельд, и бог весть, что будет дальше…

— Такие девушки, как ты, не пропадают, Ивонна. Им всегда вовремя удается перевести и другую стрелку…

Она посмотрела на часы.

— Отъезд за океан мне представляется жирной чертой под столбцом цифр, Камилл. Вероятно, мне следовало бы подсчитать их и взвесить, да что-то не хочется… В этом столбце не хватает рубрики «выдано»… — Она смотрела ему в глаза прямо, не уклоняясь.

В чем дело? — встревожился Камилл.

Она встала, обняла его на прощание и поцеловала долгим, полным чувства поцелуем. Почему она не целовала меня так, пока… Вдруг она привычно прижалась к нему, дыхание ее участилось. Отстранилась лицом, в глазах — искорка возбуждения.

— Ты дома один?..

Его сердце забилось — вот оно то, к чему он тщетно стремился все эти годы, когда горел к Ивонне, словно пучок соломы… Но тут в нем что-то воспротивилось: такое предложение — по ее кодексу чести — просто заменяет пожатие руки на прощание… Нет, ему нет нужды принимать из милости запоздавший дар, тем более что он влюблен в Павлу…

— К сожалению, мама дома… — соврал он, хотя тут же и подосадовал; но слово не воробей — вылетит, не поймаешь…

А Ивонна уже опять — просто товарищ.

— Ты меня любил, я тебя тоже немного, Камилл. Прости меня и не поминай лихом; чем так — лучше вообще не вспоминай.

После нее осталась пронзительная тишина и аромат ее любимых «Rêve d'or» [41] «Золотая мечта» — марка духов (франц.). . Жизнь обожает жестоко иронизировать, подумал Камилл чуть меланхолично, заставляя себя думать о Павле; но это ему не очень удалось,

Гости садились в машины.

— Где же Гейниц? — оглянулся Камилл.

— Сбежал, — ответила Мишь. Впрочем, этому никто не удивился, как и тому, что Руженка прислала извинение: на свадьбе Камилла у нее сердце истекло бы кровью.

Вместо исчезнувшего Гейница по тротуару приближалась знакомая полотняная каскетка.

— У кого же вы были свидетелем, юноша? — Тайцнер ткнул пальцем в букетик мирта с белым бантом на лацкане Камилла.

— У самого себя…

— С ума сошли! — чуть ли не заорал Тайцнер. — Еще лет десять по крайней мере могли бы гоняться за девками! Нужно вам было так рано надевать хомут на шею?

— Нужно, — улыбнулся Камилл, жестом успокаивая Павлу — она расслышала эти слова и с несколько возмущенным видом ждала его у такси. Зевак, к неудовольствию пана Герольда-старшего, прибавилось: ни к чему семье человека, которого обложили высоким налогом как миллионера, привлекать внимание слишком пышной свадьбой.

— Видно, сегодня пропал наш литературный разговор, — Тайцнер с укоризненным видом вытащил из портфеля уголок рукописи Камилла. Тот мысленно хлопнул себя по лбу: в этой свадебной суматохе напрочь забыл…

— Придется позвать к обеду еще одного гостя, — успел он шепнуть матери. — Примите приглашение выпить с нами рюмочку за здоровье моей жены! — обратился он к Тайцнеру.

— Здоровье молодой жены — дело серьезное, — просиял Тайцнер. — Только как сочетать с праздничным столом мои солдатские башмаки и вельветовые брюки? Я-то себя в них чувствую хорошо, но как будете себя чувствовать вы рядом со мной?

— Мы приглашаем вашу душу, а рядом с ней мы будем чувствовать себя так, словно тело ваше облачено в роскошный костюм и лакированные туфли.

Наконец вереница машин тронулась через город к южному шоссе; миновав Збраслав, начали взбираться вверх к Иловиште. После получаса езды первая машина с паном Герольдом свернула в лесистую долину и, обогнув длинный пруд, остановилась. За ней подъехали и остальные, празднично одетая толпа вывалилась из машин.

— Вот вам и свадебный подарок — целый пруд! — шепнул Пирк молодоженам.

Но тут сияющий, растроганный пан Герольд повел рукой в сторону полого поднимавшейся лужайки: у опушки леса белела новизной постройка, нечто среднее между просторной избой, бунгало и асиендой. Пану Герольду прекрасно удалось скрыть от молодоженов эту роскошную летнюю резиденцию: Павла только теперь поняла, и у нее задрожал подбородок — она даже не сознавала, что стоит с открытым ртом, как Алиса в Стране чудес; потом не удержалась и со счастливыми слезами бросилась на шею сначала Камиллу, потом пану Герольду и, наконец, свекрови. Пани Герольдову впервые за сегодняшний день охватило эгоистическое умиление, свойственное тем, кто дарит, — она обняла сноху и прижала ее заплаканное лицо к своему.

Мишь с некоторой озадаченностью издали наблюдала счастливых молодоженов. Взглянула на Мариана: интересно, какие мысли пробегают сейчас за его высоким лбом?

— Это называется — как бедной девушке счастье повалило, — сказала она вполголоса Мариану,

— А ты — тоже бедная девушка — правда, в духовном смысле как раз наоборот. — Он взглядом сравнил Мишь с сияющей невестой. — Но не будем предаваться напрасным иллюзиям: ни на что подобное не рассчитывай.

Бац! По крайней мере — откровенная речь рыцаря с поднятым забралом, и не очень-то утешает то, что эту речь можно объяснить с двух точек зрения. Мишь предпочла лишь одно объяснение:

— Я бы все равно побоялась жить здесь, в таком уединении!

Мариан оставил это замечание без комментариев.

В просторном холле гостей встречал треск огня в очаге, на полу у камина — шкуры, на низком столике — срезе огромного пня — большие игральные кости, между ними замешалось несколько орехов и девственной нетронутости книга записи гостей в роскошном кожаном переплете.

— Прямо скажем, скромное оформление, — прошептала Мишь Мариану.

— Постарайся упрятать подальше свое оскорбленное эстетическое чувство, все это приготовлено не для тебя; а Павла, как видишь, на верху блаженства.