Дмитрий Притула - Ноль три

— Вы простите, Всеволод Сергеевич, дело срочное. Лариса Павловна подала заявление. Сперва в отпуск, потом совсем. Вы остались без заведующего. Через три дня она уезжает с мужем. Подвести ее не могу — потому спешка.

Лариса Павловна заведовала «Скорой помощью» тридцать лет, мы как-то и не представляли, что когда-нибудь будем работать без нее. Правда, она всегда говорила — работаю только до пенсии и фьють. Но три дня назад ей стукнуло пятьдесят пять, и вчера она подала заявление.

— А уговаривали?

— Пустой номер. Муж — отставник, в семье по кругу триста тридцать, едут к внукам. Все! — и он, прикрыв глаза, правой рукой ощупал лицо — такая манера, словно бы человек желает убедиться, что уши, нос, глаза на привычном месте. — Должность, прямо скажем, невеликая. Со стороны брать неловко. Да и где ты его найдешь, надежного человека? Значит, в своем коллективе. У вас двое мужчин — вы и Алферов. Остальные — женщины. Нет, я не против женщин, — главврач бегло усмехнулся, и подвижное лицо его собралось ко рту, как бы для плевка. — Но они у вас либо совсем молоденькие, либо предпенсионные — не захотят перед пенсией терять в деньгах.

И это было верное замечание — заведующий не получает за стажность на «Скорой помощи», рублей пятьдесят в месяц потери. Правда, можно совмещать, и по кругу это будут те же деньги, но совместительство не идет к пенсии — таковы хитрости нашего быта.

— Значит, или вы или Алферов. И я прошу вас согласиться, Всеволод Сергеевич.

Предложение не было неожиданным: когда прежде Лариса Павловна уходила в отпуск, я иногда замещал ее. Я или Елена Васильевна. Но я еще не смирился, что Лариса Павловна уходит от нас. Как-то уж считалось, что «Скорая помощь» — ее царство, начальство не вмешивалось. На нас и жалоб почти не было, письменных, во всяком случае. Ларису Павловну в городе знали, и, если кто провинится на вызове, больные звонили ей. Разбиралась она строго, но начальство не вмешивала. Мы всегда считались одной из лучших «Скорых» в области, а несколько лет были и вообще лучшими.

Да, предложение неожиданным не было, как не было у меня и сомнений.

— Спасибо, Алексей Федорович. Но я врач, я не начальник. Если пятнадцать лет назад я отказался стать вашим заместителем, то сейчас, ближе к старости, смешно соглашаться. Моя точка прежняя: врач и учитель, они и есть врач и учитель. У них нет карьеры. Хороший врач, хороший учитель — вот их карьера.

Думаю, ему были малоинтересны мои точки зрения — как прежние, так и нынешние, и он снова пощупал лицо, и в глазах мелькнуло тусклое удовлетворение — все на месте.

— Я знал, что вы откажетесь. Вы не меняетесь. Предлагал, чтобы вы не обижались. Хотя, согласись вы, за «Скорую» я был бы спокоен. Вас любят в городе, и вас уважают на «Скорой».

Пожалуй, я скажу себе похвальное слово. Главврач прав — в городе ко мне относятся неплохо. За двадцать лет работы ни одной жалобы. С другой-то стороны, кем же это надо быть, чтобы за двадцать лет не освоить дело сносно. Да и формально — только у нас с Ларисой Павловной первая категория. Теперь у меня одного.

— Нет так нет. Вы или Алферов — вопрос стоит так. Значит, Алферов.

— Вопрос решенный?

— Нет, разумеется. Поприсматриваемся. Два месяца будет исполнять обязанности заведующего.

— А он согласится?

На лице главврача мелькнула едкая демоническая усмешка.

— Он согласится. Пробный шар запускали. Он вцепится зубами. Вы, я вижу, не в восторге?

— Нет, не в восторге.

— Но у вас был выбор, и вы его сделали. Прошу вас, Всеволод Сергеевич, без оппозиции. Примете его вы, примут и остальные.

— Да мне, по правде, все равно.

— Отличная позиция, — равнодушно сказал главврач, отпуская меня.

У выхода из конторы я столкнулся с Ларисой Павловной.

— Согласились? — нетерпеливо спросила она.

— Нет.

— Я так и знала.

— Да какая разница. По мне, если не вы, то все равно кто.

— Ой, не скажите. Еще пожалеете. Все-таки обидно, Всеволод Сергеевич, работаешь, работаешь, а получается, что эту работу может исполнять кто угодно.

— Да какая теперь разница. Как-нибудь проживем.

А потом я сел на лавочку у приемного покоя, и солнце припекало, небо стало совсем голубым, с летучими белесыми облаками, и я плыл в легкой дреме и думал, зачем это Алферов согласился заведовать — кормилец семьи, теряет в деньгах.

Мотивы же главврача мне были ясны: на «Скорой» у нас порядок, это уж молодец Лариса Павловна, и кем же это надо быть, чтоб развалить налаженную работу. Нет, за три года при всем старании не развалит, а дальше хоть трава не расти. Главврачу до пенсии оставалось как раз три года. Новый заведующий не станет беспокоить зря, ты вот по нему ногами ходи, он не пикнет. Вот такой и нужен — чтобы не беспокоил понапрасну.

А мне-то и вовсе было все равно, кто у меня будет заведующим. Стажность, категория, ночные от него не зависят. Как и дежурства. Они накатывают неотвратимо, они как смена дня и ночи или времен года. Я возглавляю кардиологическую бригаду, так что все самое сложное — сердечные астмы, инфаркты, тяжелые травмы — мое. Я не завишу от того, хорош начальник или плох. К тому же я надеюсь, что Алферов будет хорошим начальником — свой все-таки, понимает наше дело.

И вот главное мое соображение: ни один начальник на свете, как бы мал или велик он ни был, не может обойтись без специалиста-профессионала. И это все!

Когда я пришел домой, Павлика еще не было и, поджидая его, я начал листать переделанного для детей Плутарха — облегченный и осовремененный вариант. Я просматривал главу об Александре Македонском и видел педагогические цели, которые ставили перед собой усреднители. Волшебная работа, легкий поворот руля, и вот покоритель мира становится неудачником, мелким сатрапом, жестоким мстителем, и восхищение Плутарха нехитро переведено в скрытую зависть и явное презрение усреднителя. Педагогическая цель несомненна — а не отрывайся от коллектива, слушай старых товарищей.

Однако придется дать Павлику именно переложение — нужно ведь и о занимательности заботиться. Учительница истории (пятый класс) советовала к каждому уроку подбирать что-либо кроме учебника, и это полностью совпадает с моими целями заурядпедагога — о! некоторый опыт воспитания имеем, одного парнишку на ноги почти поставил.

И тут Павлик нетерпеливым звонком обозначил, что он рвется к своему папаше.

И ворвался, расхристанный, пальто нараспашку, шапка в руках, на щеке синяя полоса от авторучки.

— Ну? — спросил я.

— Нормально.

— Пятерка?

— Обижаешь, начальник?

— Слушали?

— Опять обижаешь, начальник.

— Конечно, сказал, что слабых детей спартанцы сбрасывали в пропасть?

— Уж без этого никак. А считали — полезнее будет, если среди граждан нет слабых и больных.