Робин Хобб - Странствия убийцы

Это было так, словно я бросился в быструю реку. Я не был готов к тому, что мне так легко это удастся, и чуть не потерял контроль над собой. Каким-то образом река Скилла здесь оказалась более глубокой, дикой и сильной. Я не знаю, возросли ли мои собственные способности, или это было что-то другое. Я собрался и решительно укрепил свою волю в борьбе с искушениями Скилла. Я отказался даже думать о том, чтобы взглянуть на Молли и нашего ребенка, своими глазами увидеть, как растет моя девочка и как живут они обе. Как бы мне этого ни хотелось, я не буду искать Верити. Сила его Скилла была такова, что я не сомневался в возможности найти его. Но я пришел сюда не для этого. Я собираюсь подразнить своего врага и должен быть настороже. Оставив те ограждения, которые не препятствовали работе Скиллом, я сосредоточил свои мысли на Барле.

Я потянулся, осторожно нащупывая его, и был готов в любой момент возвести мои стены, если он попытается атаковать меня. Я нашел его легко и был почти потрясен тем, что он совершенно не заметил моего прикосновения.

Потом его боль пронзила меня.

Я ушел быстрее, чем испуганная морская анемона сворачивает свои длинные стебли во время отлива. Я открыл глаза и уставился на ветки кедров, сгибающиеся под тяжестью снега. Пот покрывал мое лицо и спину.

Что это было? — спросил Ночной Волк.

Ты знаешь столько же, сколько я.

Это была сокрушительная, ужасающая боль, как будто все тело, внутри и снаружи, пылает в огне. Ее не могли вызвать раны, горе или страх.

Эту боль вызвали Регал и Уилл.

Я лежал, содрогаясь, мое сознание не могло охватить всю чудовищность происшедшего. Я пытался осмыслить все, что почувствовал в это короткое мгновение. Уилл и, возможно, какая-то тень Скилла Каррода держали Барла для этого наказания. От Каррода исходил плохо замаскированный ужас и отвращение к тому, что они делали. Может быть, он боялся, что когда-нибудь то же самое сделают с ним. Сильнейшим чувством Уилла была ярость от того, что я был во власти Барла и он каким-то образом позволил мне ускользнуть. Но под гневом пряталось что-то вроде зачарованности тем, что Регал делал с Барлом. Уилл не получал от этого никакого удовольствия. Пока нет. Но Регал получал.

Было время, когда мы с Регалом жили в одном замке. Мы никогда не были близки, это правда. Но он был просто моим дядей, очень не любившим меня. Он по-мальчишески отводил душу, толкая меня или тайком подставляя ногу, поддразнивая и распуская разные слухи. Это мне не нравилось, но все же тогда его можно было понять. Ревность и досада терзали его. Я был бастардом ненавистного старшего брата и претендовал на время и внимание короля Шрюда. В то время Регал был избалованным сыном, завистливым братом, испорченным, грубым и эгоистичным человеком.

Но человеком.

Сейчас от него исходила такая невероятная жестокость, что это находилось почти за гранью моего понимания. «Перекованные» переставали быть людьми, но в их пустоте оставалась тень их прежней души. Если бы Регал раскрыл грудь и показал мне клубок извивающихся гадюк, я бы не удивился. В нем не осталось ничего человеческого, он был настоящим исчадием ада. И этого человека Шесть Герцогств называли королем.

Я возвращаюсь, предупредил я Ночного Волка, не дав ему времени возразить, закрыл глаза и бросился в реку Скилла, впитывая ее холодную силу и не думая о том, что она может уничтожить меня. В то мгновение, когда Уилл почувствовал меня, я заговорил с ними:

– Ты умрешь от моей руки, Регал. Это так же верно, как то, что Верити снова будет править Шестью Герцогствами.

Я обрушил на них всю силу моего Скилла почти так же инстинктивно, как если бы сжал кулак. Только теперь я понял, что именно сделал с ними Верити там, в Тредфорде. Не было никаких слов, ничего, кроме яростного энергетического взрыва. Я полностью раскрылся и, когда понял, что они почувствовали меня, нанес сокрушительный удар. Думаю, что, если бы там был только один человек, я бы полностью выжег из него способность к Скиллу. Но они разделили удар. Я никогда не узнаю, что случилось с Барлом. Возможно, он был даже благодарен мне, поскольку я освободил его от изощренной пытки Регала. Каррод был полностью парализован моим Скиллом и визжал от ужаса. Вероятно, Уилл мог бы попытаться противостоять мне, но Регал скомандовал: Уходи, идиот! Не рискуй мной! И в мгновение ока они исчезли.

День уже набирал силу, когда я пришел в себя. Ночной Волк привалился ко мне, и его шкура была в крови. Я слабо толкнул его, и он немедленно подвинулся. Он встал и обнюхал мое лицо. Я ощутил на нем мою собственную кровь. Это было противно. Я резко сел, и мир завертелся вокруг меня. Потом я медленно начал воспринимать гул его мыслей.

С тобой все в порядке? Ты дрожал, а потом у тебя пошла кровь из носа. Тебя здесь не было, и я совсем тебя не слышал.

– Со мной все в порядке, – хрипло успокоил я его. – Спасибо, что держал меня в тепле.

Костер превратился в горстку углей. Я осторожно потянулся за дровами и добавил в огонь несколько палочек. Казалось, что мои руки каким-то образом стали очень длинными. Когда огонь разгорелся, я сел и попытался согреться. Потом я встал, сделал несколько неверных шагов к снежному наносу, взял горсть снега и вытер лицо, чтобы смыть вкус и запах крови. Немного чистого снега я положил в рот, потому что мой язык распух и пересох.

Тебе надо отдохнуть? Поесть? – возбужденно спрашивал Ночной Волк.

Да, да. Но больше всего нам нужно было бежать. Можно было не сомневаться в том, что моя вчерашняя выходка заставит их броситься в погоню. Я сделал то, что хотел, и это вышло здорово. Теперь у них есть повод для страха, и они не успокоятся, пока не уничтожат меня. Кроме того, я показал им, где нахожусь; они почувствуют, куда надо послать людей. И я не собирался оставаться здесь и ждать их появления. Я вернулся к костру, засыпал его землей и затоптал, чтобы быть уверенным в том, что огонь погас. Потом мы поспешили прочь.

Мы шли так быстро, как позволяли мои силы. Было очевидно, что я задерживаю Ночного Волка. Он с жалостью смотрел на меня, когда я поднимался в гору, утопая в снегу, по которому он легко бежал, не проваливаясь. Когда я чувствовал, что мне необходим отдых, и прислонялся к дереву, он мчался вперед, отыскивая более легкий путь. Когда дневной свет и моя сила были на исходе и я останавливался, чтобы развести костер на ночь, он исчезал и возвращался с мясом для нас обоих. По большей части это были белые снежные зайцы, но однажды он притащил толстого бобра, который забрел слишком далеко от своего заледеневшего пруда. Я делал вид, что готовил свою порцию, но на самом деле только обжаривал мясо над огнем, слишком уставший и голодный для того, чтобы сделать что-то большее. Мясная диета не прибавила мне ни капли жира, но я был жив и мог двигаться.