Ник Перумов - Алмазный меч, деревянный меч (Том 2)

– Эта безумная Дану что-то толковала о Двух Братьях. Но кто же в наше время прислушивается к пророчествам! Сколько их было, громогласных, устрашающих – из тех, что не исполнились ни на йоту! А вот это, похоже, сбывается… Ты не согласен, советник?

– Нет, мой повелитель. Не согласен. И Алмазный, и Деревянный Меч, бесспорно, придали сил и гномам, и Дану, вооружили их бесноватой храбростью; однако неужели четыре тысячи секир и жалкий отряд в полторы сотни лесных луков способны обратить во прах всю Империю? Сами маги страшатся встречи с нами в открытом бою. Двинемся навстречу или гномам, или Дану, дадим им бой и уничтожим! Всех до единого. А их Мечи пусть послужат нам защитой в грядущем сражении с Радугой.

– Слова истинного воина, – проронил Император. – Я бы очень хотел поверить тебе, советник Фесс. Я сам теряюсь в догадках, почему маги не выступают против меня открыто… Конечно, было бы очень заманчиво поверить в их страх, но – я чувствую, что это не так. Что-то иное отвлекает магов от нашей армии, не дает выступить в полную силу…

– Можно разделить армию, – осторожно предположил Фесс.

– Нет! – вздрогнул Император. – Без меня.., без меня тут воцарится хаос, а война – моя война!

– Но война с вторгшимися в нарушение всех договоров гномами и Дану есть дело всех подданных Империи! Легионы пойдут с охотой…

– И станут легкой добычей Драгнира или Иммельсторна, – мрачно закончил Император. – Ты забыл, что случилось с Двенадцатым и Четырнадцатым?

Не самые лучшие легионы Империи, согласен, но и далеко не худшие! На баронские дружины у меня надежды нет. Только на своих легионеров. Нет, Фесс. На обычной войне твой совет был бы хорош. Мы разбили бы врага по частям, как и велит военная наука. А так.., боюсь, нам придется ждать.

– Ждать чего? – изумился Фесс.

– Ждать, пока Алмазный и Деревянный Мечи сами придут к нам. Я надеюсь, что друг друга они ненавидят не меньше, чем нас.

– А если меньше? Если они объединятся? – не уступал Фесс.

– Легенды о Двух Братьях разнятся в частностях, но все до единой сходятся в одном – гномы и Дану творили это оружие не против нас, людей, – против друг друга. Ненависть Драгнира к Иммельсторну и наоборот куда глубже и древнее той, что они испытывают к нам, хумансам. Сами по себе гномы и Дану еще могли бы объединиться, и такое случалось в прошлом – но вот их Мечи.., они куда менее гибки, чем правители этих двух народов. Мечи, я уверен, до сих пор питаются старыми чарами, в которых, не сомневаюсь, нет и следа людей. И у гномов, и у Дану будет в этом походе одна цель – Мельин. О случившемся там они еще не знают – об этом не знают еще и очень многие из моих подданных. Нам следует отступить к столице и ждать. Враг сам придет к нам.

– И мой повелитель надеется, что у них начнется междуусобица?

– Ты прав, советник.

– А если нет? Мы обязаны предусмотреть и такое!

– Воспользуйся Искажающим Камнем, советник. Постарайся проникнуть в души и сознание Мечей. Загляни в них – и ты увидишь там ярко пылающую ненависть друг к другу. Я не сомневаюсь. А теперь оставь меня, я должен поразмыслить.

Фесс молча поклонился и вышел.

Агата шла в самой середине походного строя Дану. Она не замечала ни снега, ни холодного ветра – Иммельсторн согревал ее лучше любой одежды. Рядом с ней шел Седрик; охраняя вождя и Thaide, Видящую, вокруг них сомкнули кольцо два десятка воинов-Дану.

Сеамни Оэктаканн уже знала, что ее родители живы. Правда, по решению последнего военного совета их оставили на прежнем месте – с теми Дану, которые не могли покинуть Бросовых земель.

– Так сказала наша старая Видящая, – объяснял Агате Седрик. – Твоя мать очень рвалась пойти с нами, но мы покорны воле той, что обладает даром прорицания. Она рекла, что твое сердце должно быть свободно от привязанностей в этом походе. Ты должна знать, о Thaide, что те, кто дорог тебе, – в безопасности. Так судила мудрая. – Военный вождь Дану виновато развел руками. – Не гневайся на меня за это, Thaide, когда ты встретишься с мудрой, то сама поймешь ее правоту. Я лишь выполнял ее волю.

– Я не гневаюсь на тебя, доблестный Седрик. Воля мудрых непререкаема. Но скажи мне, куда бы ты, как вождь, направил острие нашего Меча? Нас мало, мы – последняя сила Дану. К мощи Immelsthorunn!a неплохо было б прибавить твой опыт вождения войск!

Седрик кашлянул, обвел взглядом немногочисленный отряд Дану.

– Thaide, мы собрали всех способных натянуть тетиву или поднять меч. В силе вновь обретенного Деревянного Меча вся наша надежда. Однако старинные предания гласят, что, когда вновь обретен будет Immelsthorunn, решающая битва разыграется у стен нашего древнего Maed'a, нашей древней Царь-Скалы, который эти проклятые хумансы переименовали в Мельин. Нам не следует задерживаться, истребляя этих бесчисленных дикарей в их грязных поселениях, Thaide. Нам надо торопиться в Maed.

Агата кивнула. Все правильно. Сам Immelsthorunn стремится туда. Сеамни чувствовала также и надвигающуюся с запада угрозу – оттуда, совокупив силы, надвигался враг. Девушка не сомневалась – это маги Семицветья наконец-то выступили против нее. Но Деревянный Меч не боялся. Он весь словно бы пел в предвкушении этой схватки.

Сеамни Оэктаканн тоже не боялась. Да и чего бояться ей, странствовавшей и внимавшей самому Хозяину Ливня! Чего бояться ей, если Деревянный Меч надежно хранит ее, как и прочих воинов небольшого отряда! Сперва она еще не знала, как следует обращаться с чудо-оружием, – несколько Дану погибли, штурмуя хумансову деревеньку. Ту самую, где остался цирк господина Онфима…

Агата невольно вздрогнула. Она гнала от себя эти воспоминания – о том, как братцы-акробаты валялись у нее в ногах, униженно целуя грязные, перемазанные дорожной глиной сапоги, выклянчивая жизнь; как выл, пытаясь вырваться из рук Дану, Троша – в то время как с него уже содрали портки и воин народа, улыбаясь, сделал первый надрез возле Трошиного мужского достоинства.

«Агатка! Агатушка! Ну пожалуйста! Ну не надо!.. Ну за что-о-о?!!»

«Умри, грязный хуманс. Пусть эти муки хоть в малой степени объяснят тебе, что претерпел от твоей поганой расы мой народ».

Нож воина-Дану врезается глубже, по паху Троши бежит струйка крови, парень дергается и кричит – надрывно, страшно, страшно… «У тебя нет мужества, хуманс», – на ломаном языке Империи произносит Седрик, с презрением плюя в лицо пытаемому.

«У тебя нет даже сил умереть с честью. Все, что ты можешь, – это выть и умолять о пощаде. Моего отца имперские легионеры изрезали на мелкие кусочки, однако он не проронил ни звука. И отверз уста лишь для того, чтобы проклясть их перед самой кончиной. Я презираю тебя, хуманс. Я смеюсь над тобой. Ты не заслужил моего снисхождения».