Александр Громов - Тысяча и один день

– Подруга сейчас дома?

– Я не знаю.

– Посмотрим. А комп дома есть?

– Нет.

Опять она отвечает слишком быстро. На этот раз наверняка врет: в таком доме заведомо есть все, что нужно человеку, и даже, может быть, немного сверх того.

– Для тебя было бы лучше, если бы комп был.

Оглядываюсь. Ворота и забор, оплетенный диким виноградом, надежно скрывают нас от взглядов извне.

Не так это просто – обоим вылезти из машины, не потеряв физического контакта. Надежнее оставить в покое отложной воротник и схватить блондинку за волосы, что я не без удовольствия и делаю. Ее корежит от отвращения.

– Открой дверцу и медленно выходи, – свистящим шепотом командую я, свободной рукой отпирая заднюю дверцу. – Так. Медленно, я сказал…

Разумеется, комп в коттедже имеется, и очень хороший, а подруги, напротив, не наблюдается, если не считать за таковую небольшую белую кошку, которая сразу же принялась тереться о наши ноги, не делая никакой разницы между мной и хозяйкой, и отчаянно мявкать, требуя не то ласки, не то пищи. Вернее второе, потому что, как только я сыпанул ей в миску какого-то кошачьего комбикорма из найденного в холодильнике пакета, животное немедленно оставило нас в покое и принялось чавкать. Теперь оно с видом «тварь я дрожащая или право имею?» громыхает на кухне узкой кастрюлей для кипячения молока, пытаясь залезть в нее то головой, то задом, то головой и задом сразу. Пусть себе шалит зверушка. Заслужила снисхождение уже тем, что ласкалась ко мне, поганому эксмену. Которого не охолостили только потому, что он, подлец, эталонно здоров и годен в доноры семени, и еще потому, что лет пятьдесят назад ученые дамы с сожалением констатировали: партеногенетический путь воспроизводства вряд ли когда-нибудь удастся довести до ума, потомство, видите ли, получается ослабленным физически и умственно…

Здесь кабинет хозяйки, надо полагать. Не гостиная, не спальня, не этот, как его… будуар, а именно кабинет. Строгая деловая обстановка. Окна занавешены. Моя пленница крепко примотана скотчем к массивному креслу, с таким грузом, знаете ли, не телепортируют. В ее уши я вставил по клоку ваты, закрепив тем же скотчем. Само кресло повернул лицом к занавешенному окну – не потому, что мне неприятно встречаться с ненавидящим взглядом блондинки, а из разумной осторожности: вдруг она умеет читать по губам? Настоящие люди полны скрытых талантов.

– Включение. Все ресурсы. Вход в Сеть, – командую я компьютеру.

Его совершенно не волнуют различия в спектральных характеристиках моего голоса и голоса блондинки. На нем не стоит пароль. От кого в наше безопасное время беречься рядовому обывателю из настоящих людей?

В самом деле: от кого?

– А, деструктивный элемент!

Так старичок привратник стал называть меня, после того как я с мальчишеской прямотой сболтнул ему, что собираюсь посвятить жизнь искоренению несправедливости по отношению к эксменам. Отговаривать меня от этого занятия он на первый случай не стал, но посмеялся вволю, обидев меня не на шутку. Кому приятно, когда над ним смеются? Особенно в пятнадцать лет. После этого я не появлялся у будки старого привратника целую неделю и намеревался вообще перестать ходить к нему, – однако не выдержал. И все для того, чтобы старый привратник приветствовал меня бодрым восклицанием:

– А-а, деструктивный элемент!

Я запнулся на ходу. Еще секунда – повернулся бы и ушел, чтобы никогда больше не прийти. На сей раз бесповоротно.

– Обиделся? – поинтересовался старик. – Ну извини. Сам напросился. В террористы ему захотелось! Нет-нет, я в принципе не возражаю и даже не собираюсь тебя отговаривать, ты только растолкуй мне, глупому: зачем?

– Хотя бы для того, чтобы мною не командовали, – буркнул я.

– Отлично. Хочешь сам командовать другими? Я решительно помотал головой. Ну нельзя же все понимать так неправильно!

– Другими – нет. Пусть другие сами собой командуют. Но только не мною. Собой я могу покомандовать и сам.

– А справишься? – прищурился он.

– Как-нибудь!

– Угу, угу… – Старик закивал. Он выглядел чем-то довольным. – Ты, стало быть, не тиран в душе, а просто стихийный анархист. Тем лучше. Я думал – клиника… В твоем возрасте экстремистские заскоки случаются со многими и, поверь мне, не всегда лечатся. Услышишь еще разговоры: хорошо бы, мол, перестрелять всех баб, кроме тех, что физически или психологически не способны к телепортации – их, между прочим, немало. Вот на них-то и отыграться, когда будут перестреляны активно противодействующие и придет звездный мужской час. Загнать их в черную кухню и глумиться в свое удовольствие, упиваясь властью ничтожных над ничтожнейшими. Ты ведь не этого хочешь?

Я снова помотал головой.

– От души желаю тебе никогда этого не захотеть, – сказал старик. – Иначе свихнешься. В большом мире есть такие… шакалы. Еще встретишься. Нападают скопом исподтишка, убивают, насилуют, если удается. И называют себя борцами за права мужчин. В большинстве – сектанты-изуверы, фанатики с горящими глазами. Некоторые из них даже не трусливы… просто глупы. За ними охотятся, как за зверьем, а настоящие подпольщики сторонятся их пуще чумы. Уж ты мне поверь. Я знаю. Ты хороший мальчик, Тимофей Гаев.. Постарайся стать хорошим взрослым. Это не так просто, но, представь себе, вполне возможно…

Я стоял оглушенный. До этого дня старик при всей своей любви к поучениям не вел со мною таких бесед. Очень не сразу до меня дошло главное:

– Подпольщики?..

– Когда-то я был одним из них.

Старик церемонно привстал и сделал вид, что приподнимает несуществующую шляпу.

– Ярослав Вокульский, бывший функционер регионального подпольного центра.

Я сглотнул.

– А теперь?

– Теперь, как видишь, греюсь на солнышке и иногда ковыляю с палочкой ради разминки. Ногу мою видишь? Это лесоповал. Угодить туда в шестьдесят лет очень неприятно. Однажды не успел отскочить, ударило комлем. Оставили ногу при мне – и на том спасибо. Но срослась криво. Поначалу, как выгнали из лазарета, посадили на механизм – знаешь, ездит среди пней этакое фырчащее черт-те что с решетчатым барабаном, само сажает сосенки на свежей вырубке, – но я и тут не справился. Поэтому мне скостили срок и перевели в ограниченно годные без права работы в коллективах эксменов. Практический гуманизм, полностью тождественный целесообразности. Зачем держать в лагере безвредного калеку? Разумная власть не поощряет ненужное изуверство. С тех пор сижу здесь, воздухом дышу. Замечательно способствует приведению мыслей в порядок, между прочим. Всем советую.

– Ты… вы разочаровались в борьбе? – выдавил я. – Почему?

Старик беззвучно рассмеялся. По-видимому, он находился в превосходном расположении духа.