Александр Громов - Тысяча и один день

– Значит, не меньше половины пилотов останется здесь. – Кажется, я улыбаюсь довольно-таки гаденькой улыбкой. – Часть боевых капсул вам придется бросить или сажать в них незнаек и неумеек, ни бельмеса не смыслящих ни в пилотаже, ни в навигации. Многим из вас так и так не хватит мест, но это ладно, дело ваше… Треть из вас до Цереры просто не долетит – это еще в лучшем случае. А вы подумали, как встретит вас Церера? Не кажется ли вам, что всех вас пожгут, как дрова, на дальних подступах? Там Третья эскадра, а она посильнее нашей – одних капсул до сотни, не считая больших кораблей…

Негр снова наотмашь бьет меня в зубы, на сей раз вполне чувствительно. Несколько секунд я шевелю разбитыми губами и озабоченно ворочаю языком во рту обломок зуба – затем отправляю его в плевке в лоснящуюся физиономию моего обидчика. Синхронный пинок ногой получается несильным – мышцы все-таки затекли, – но прицельным: негр воет и катается по полу, держась за причинное место. Вокруг него мокрой курицей скачет Саймон, не зная, что делать. Инструкций на этот счет он не получил.

Кряхтя и постанывая, негр медленно встает на четвереньки, затем, хватаясь за нары, ухитряется взгромоздиться на ноги. Сейчас мне придется худо: получил удовольствие – плати. Воспользуется заточкой или забьет так?

– Не трогать!

Оказывается, даже гаденыш может появиться вовремя.

– Он… – От рева дрожат нары. – Он мне…

– Что – тебе? – орет Лучкин, перекрывая рев негра, и вдруг наносит молниеносный удар ногой точно в то же место. От удара громоздкое тело взлетает к потолку, а рев превращается уже не в вой, а в жалобный скулеж. Не обращая на негра более никакого внимания, Лучкин завладевает кувыркающейся в воздухе заточкой. – Пшли. – Это он Саймону. – Отвязывай этого, да поосторожнее, он прыткий…

Ох как хочется ему еще покуражиться над недисциплинированным простодушным негром – может быть, даже сильнее, чем надо мною! – но минута не та, нет в жизни полного удовольствия, надо спешить. Нет, в самом деле, что за жизнь!..

Снег? Откуда?

Зрелище вполне сюрреалистическое: в широком прямом коридоре, ведущем в апартаменты Марджори, в коридоре длинном и столь широком, что здесь без особого труда проехал бы танк, бушует настоящая метель. Крупные и мелкие хлопья кружатся в суматошном вальсе возле вентиляционных отдушин, временами тот или иной вихрь вышвыривает из себя стайку хлопьев, и они, медленно кружась, начинают неохотно – страшно неохотно – дрейфовать к полу, но здесь их подхватывает снова, швыряет вверх, засасывает в одну отдушину, чтобы тут же выплюнуть из другой, и так без конца. Отпускает – подхватывает – швыряет… Круговорот. Любопытно знать, кто и как исхитрился замкнуть на себя малый фрагмент вентиляционной системы базы?

А ведь и вправду похоже на снег.

Тут не только изорванная в вермишель бумага да мелко нащипанный поролон из подушек и матрацев – в замкнутом цикле кружатся и пушинки вперемежку с мелкими перьями. Это у кого же была такая подушка? А остроумно придумано… Жилой сектор для настоящих людей, он же Бабельсберг, изолирован от основной части базы и на плане выглядит широким тупым аппендиксом, с трех сторон окруженным сплошной мерзлой скалой, с четвертой – этим коридором. Иначе, чем коридором, отсюда нет выхода даже через Вязкий мир, если только не пользоваться дыхательными аппаратами. Ловушка.

Последние события просматриваются достаточно ясно: первым делом мятежники вломились в Бабельсберг, застав врасплох дежурную девчушку-офицера – вон и труп. Затем одна часть инсургентов, пользуясь минутной растерянностью штаба, ринулась развивать успех, захватила часть помещений, включая собственно штабную комнату, центральный пост управления базой и скафандровую, и в конце концов напоролась на огонь сориентировавшихся в обстановке коммандос – вон еще трупы валяются, уже эксменские; другая же часть, видимо, состоящая из опытных техников, постаралась блокировать штаб в каюте вице-адмирала, исключив всякую возможность телепортации тривиальным, но действенным методом заполнения пространства, – точно так же некогда мешали моим преследовательницам телепортировать в раздевалку Тамерлан, Молотилка и Динамит, вот только пух, перья и поролон куда эффективнее тряпья.

Особенно если зациклить и врубить на полную мощь вентиляцию.

Выныривая из Вязкого мира, мы легко раздвигаем собой молекулы газа, но уже пыльный воздух принимает нас с трудом, хотя в истории известны уникальные случаи телепортации даже в пустынном самуме, – растолкать пыль или, скажем, капельки тумана удается не всем и не всегда. Более весомые предметы, заполняющие воздух в точке выныривания, были, есть и останутся для нас непреодолимой преградой.

Стоп. Я сказал «мы», «нас»? Занятно. Стало быть, я причисляю себя – страшно выговорить – к настоящим людям?

Хм. А разве не так? Во всяком случае, нас роднит умение телепортировать и клиническая беспечность. Точно помню: у той крепенькой девушки-коммандос, что позавчера пропустила меня к Марджори, а сейчас лежит мертвая, не болталось на груди никакого намордника дыхательного аппарата. Для кого и зачем доставать его из скафандровой? Разве пасомое эксменское стадо имеет оружие?

Еще как имеет. С десяток пружинных самострелов, уже успешно опробованных на дежурном офицере, выдранный из пальцев убитой автомат – это еще чепуха. С любовью выделанные, хорошо уравновешенные метательные заточки – тоже. За небольшой баррикадой, перегораживающей коридор поперек, тесно лежат десятка полтора эксменов, и один из них вооружен не чем иным, как самодельным огнеметом! На запальнике чадит язычок пламени, на стенах и потолке коридора жирные полосы копоти, воняет ракетным топливом, маслом, жженым пером и поролоном. Как минимум один выстрел уже был сделан, после чего в кубатуру была подброшена новая порция перьев и бумажной лапши взамен сгоревшей.

Что в Бабельсберге спланировано с толикой ума, так это данный коридор: проход в жилые покои офицеров и вице-адмирала расположен не в торце его, а сбоку. Трудно сдержать нападающих – но нельзя и выжечь защитников, не подставив себя под свинец. У милой компашки Лучкина нет средства, чтобы выкурить штабных. Осажденные не могут пробиться туда, где сумеют в полной мере обрести свободу телепортации, – осаждающие не могут покончить с осажденными.

Пат. Позиционный тупик, как под Верденом. Только у огнеметчика на закопченном лице пляшет веселая ярость, у остальных – серая тоска. Эх, мама, мама, стерва далекая, неведомая, зачем родила меня эксменом? По ошибке? Сама, говоришь, не хотела? Зачем тогда не придушила сразу после рождения?

– Разойдись, разойдись…