Александр Громов - Тысяча и один день

В промежутках – пусто. Как корова языком. Да, кажется, я искал Лучкина, а нашел ли? Все время что-то мешало…

– Ты ранен? – Голос Марджори.

– Ерунда, зарастет. Но кое-кому из наших повезло меньше. Вот что… они мне нужны, Мардж. Для дела. – Краем глаза я вижу, как, уловив это донельзя фамильярное «Мардж», замирают все присутствующие старожилы, боясь пропустить хоть слово, а из бокового отнорка на всю нашу компанию неожиданно выносит Присциллу 0'Нил и Иоланту Сивоконь, окруженных кольцом напряженных коммандос. Наплевать. – Пусть тех, кого нельзя подлатать за эти дни, эвакуируют сегодня же, а остальными пусть займется твой врач… да, твой. Наши фельдшеры помогут. Надеюсь, она профессиональна… диплококков с диплодоками не путает?

– Не путает даже эмбрионов с вибрионами, – натянуто шутит Марджори, косясь на Присциллу. – Хорошо, я распоряжусь.

Словом, могло быть хуже, и трупов могло быть больше. Хотя и я, и Иоланта, и Марджори, и уж тем более Присцилла 0'Нил, не проронившая пока ни единого слова, все мы понимаем: закончен лишь первый акт тошнотворной пьесы о борьбе добра со злом, идет второй, а вскоре начнется и третий, в котором добро по заслугам накажет зло, отчего, видимо, станет добрее… Вот третьего-то акта не должно быть.

За маленьким исключением. Одной сцены третьего акта все-таки не избежать, да я и не хочу этого.

Уцелевшие коммандос Марджори и охрана Присциллы расставлены по ключевым местам, уже скучают и не собираются превентивно палить по всему, что движется. Костяк дежурной смены работает. Главный реактор введен в штатный режим, иней на стенах тает, уже восстановлена энергоподача к ракетным шахтам. В большинстве из них дремлют ракеты для «Эгиды», но вон та, четвертая по счету, пуста.

– Отведите меня к госпоже главнокомандующем – надрываясь, верещит Лучкин. Откуда он взялся – не помню. Выглядит он неважно, но, влекомый по коридору, упирается изо всех сил.

– Нет.

– Я требую! С вас шкуры спустят! Имею ценные сведения для ее превосходительства…

– Нет.

– Это самосуд! – визжит он.

– Вот именно.

Затравленно оглядываясь, он делает еще одну попытку:

– Я требую суда старожилов!

– Нет.

Вталкивая Лучкина в овальный люк, я успеваю окинуть взглядом внутренность шахты. Узкий круглый колодец, прорезанный в скале и наспех металлизированный – стены далеко не ровные, но гладкие, уцепиться не за что. Крохотная площадка для обслуги сейчас убрана. Когда наверху с лязгом откроется герметичная заслонка, рванувшийся на волю воздух выдует наружу любого и в облаке снежинок вышвырнет его за пределы тяготения Ананке.

Я поворачиваюсь к моим сопровождающим. Видно, что многие из них не одобряют то, что я сейчас намерен сделать. Одно дело – набить подлецу морду, другое – вот так, своей волей, без суда и разбирательства…

Наплевать. И некогда.

– Скафандр ему!

Они пятятся. Кто-то все-таки идет за скафандром. Я жду. Наконец приносит. Я проверяю зарядку баллонов – полная. Осталось только надеть. С этим делом справится любой, даже тот, кто никогда в жизни не видел скафандра.

– Лови.

Нет, Илья Лучкин не из тех, кто готов умереть быстро, он будет выгадывать каждую секунду, он верит, что еще как-нибудь исхитрится, извернется, изловчится… Неумело и торопливо он начинает влезать в скафандр. Могу спорить, он уложится в штатную норму.

С гулом я захлопываю люк и открываю на стене небольшую коробочку. Конечно, запустить ракету отсюда нельзя, но открыть заслонку шахты – можно.

Через три минуты я набираю простенькую комбинацию цифр.

Почти ничего не слышно – слабый гул наверху, и все. Здесь хорошая звукоизоляция.

Лети, гаденыш. Я не прощаю тебя – умри так.

Но и не посажу никого в радиорубке – слушать.

Это было бы слишком по-человечески.

Сидим в Бабельсберге, в кают-компании. (В свои апартаменты Марджори гостей не пригласила и правильно сделала: как бы не выпал ненароком из шкафа пластиковый самец.) Обстановка напряженная, но внешне демократичная. Я сижу за одним столом с тремя высшими чинами космофлота, потягиваю настоящий кофе из саморазогревающегося клизмоподобного сосуда с гнутой трубочкой и даже не Докладываю, а излагаю свою версию происшествия. Да-да, именно происшествия, пусть чрезвычайного, так и быть. Я намеренно избегаю слова «бунт» или, упаси Первоматерь «мятеж», предпочитая «недозволенные действия» и «беспорядки, спровоцированные узкой группой подстрекателей и поддержанные частью персонала». Присцилла 0'Нил молчит. Иоланта Сивоконь кипит, но пока терпит. Марджори смотрит на меня с благодарностью.

– К счастью, резерв пилотов еще не исчерпан, – подвожу я итоги. – К началу «Эгиды» мы будем иметь семьдесят одну капсулу и, разумеется, лазерные платформы. Что до разрушений на базе, то они в общем-то минимальны, уже сегодня-завтра можно ожидать полного восстановления…

– Сколько их было? – перебивает меня Иоланта.

– М… прошу прощения?

– Я спрашиваю, сколько было бунтовщиков? По списочному составу, на базе должно находиться четыреста девяносто два эксмена. Шестнадцать убито, девять больных числятся в изоляторе, двое в карцере, эти не могли быть причастны, итого э… четыреста шестьдесят пять эксменов. Я хочу знать: сколько из них участвовало в бунте?

– Понятия не имею, – пожимаю плечами я. – А знаешь почему?

От моего амикошонства Иоланту передергивает. Что, отвыкла уже, дорогая? Привыкай вновь и не вздумай поставить меня по стойке «смирно» или огреть хлыстом, не то я проболтаюсь невзначай, как однажды водил тебя, генерал-поручика, на поводке в нужник…

– Любопытно узнать, – цедит она.

– Потому что мне это не интересно, – заявляю я. – А еще потому, что я намерен выполнить наш договор, для чего мне понадобится не только эскадра, но и база с работоспособным персоналом. Если с вами на «Магдалене» прибыла хотя бы сотня классных специалистов, тогда, конечно, иное дело… ах нет? Я почему-то так и думал. Следовательно, есть два логичных пути: или забыть то, что здесь произошло, и списать издержки в… в издержки, или начать следствие и учредить трибунал для наказания причастных к беспорядкaм, но тогда уже напрочь забыть об «Эгиде». Есть выбор. Что до меня, то я, естественно, за первый вариант…

– Тебя никто не спрашивает! – отрезает Иоланта. – Вернее, мы с тебя еще спросим, как и со всех тех, кто допустил бунт…

Марджори съеживается, стараясь казаться меньше, чем она есть. Дойдет очередь и до нее, и непременно всплывет ее противоестественная связь с эксменом, что посерьезнее провороненного бунта, так что светит ей, пожалуй, какой-нибудь поселок Торос на берегу моря Сестер Лаптевых… а итог для всех будет один.

– Как раз я единственный эксмен, кровно заинтересованный в успехе «Эгиды», – кротко замечаю я, и мне отчего-то становится весело. Что, сожрали меня, акулы? Схавали? Сгрызли? Зубы обломаете. Сейчас вы у меня начнете плясать под мою дудку. – Однако я впервые слышу, что в мои обязанности входят полицейские функции… Нельзя ли еще кофе?