Александр Громов - Тысяча и один день

Какой процент нейтронов не сумела задержать обшивка? Сколько бэр получил сейчас каждый из нас? Сколько бы их ни было, главное – впереди.

Судя по всему, я уже за барьером. Странно: никаких ощущений. Ни малейших. Умом понимаю, что ничего иного не стоило и ждать, а что поделаешь? Подсознание, на стереотипах вскормленное, стереотипы же и рождающее, готовилось, оказывается, к тому, что должно было хотя бы встряхнуть, как на ухабе…

На ожившем локаторе – цель. Неподвижная. Не стреляющая. Лакомая.

– Первая эскадрилья – лобовая атака! – грохочет в эфире Шепердсон. – Вторая и третья – фланговая! Тим, ты пока не суйся…

– Понял. Джо, Мустафа, сброс тяги…

– Карамазов, Кац, за мной! – Крик Свербыгуза.

Я во втором эшелоне. Пусть шестьдесят девять капсул в нарушение плана пересекли рубеж практически одновременно, но кидаться на врага всей сворой – не лучший способ победить. Только теперь «Эгида» начинает развиваться почти по плану. Может быть, до абордажа сегодня вообще не дойдет очередь – ядерные боеголовки разнесут чужака в радиоактивную пыль, и операция завершится хотя бы частным успехом?

Хотелось бы верить.

Чужак на экране локатора виден ясно. Когда отметка от цели совпадает с блуждающим по экрану квадратиком, я вдавливаю кнопку «Захват».

– Первая эскадрилья – пуск ракет! – командует Шепердсон. – Вторая, третья – пуск по готовности.

На экране это выглядит красиво. Словно сжимающаяся вокруг чужака гигантская пятерня. Сожмется, сомнет – и нет чужака.

Одно за другим с интервалом в полсекунды вспыхивают три ослепительных солнца. На моем экране гаснут три короткие строчки – радиомаячки на капсулах тоже стали горячей плазмой. Звена Свербыгуза больше нет. И новые плазмоиды, отделившись от чужака, веером хлещут по выпущенным ракетам, по капсулам…

Какие они шустрые… Нет, кто-то из ребят успел увернуться. А этот – нет…

Пятерня не может сразу отдернуться. Вся в прорехах, она продолжает сжиматься – и сгорает, обращаясь в ничто.

– Сука! – вопит кто-то на весь эфир. – Вот сука!

– Спокойно, ребята, работаем… Джингль, не отклоняйся!

– Получи, сволочь…

– Вертер, огонь! Пускай ракеты, твою Первомать! Пускай, гад!

– Я Онегин. У меня локатор сдох! Шеп, что делать?

– Попробуй мне только вывались! Четвертая, пятая, шестая эскадрильи – атака! Атака! Тим!!!

Я Тим. Я Тимофей Гаев по прозвищу Молния, телепортирующий носитель игрек-хромосомы. Я здесь, на предписанном мне месте. И что я могу сделать, ну что?

Кажется, только сгореть вместе со всеми без всякого смысла. Как глупо… Но чего я ждал? Разве разработчики плана «Эгиды» не исходили с самого начала из того, что вероятность полного успеха ничтожно мала? Разве не сам я заключил с Иолантой договор: невозможное в обмен на небывалое?

– Джо, Мустафа, атака!

Полная тяга. Семь «же». Откинув тяжелые колпачки, жму на левую кнопку, через две секунды – на правую. Мы за барьером, мы – цели. Не столь уж важно, долетят наши ракеты до чужака или не долетят, но сбить его с толку, утроив количество целей, – наш единственный шанс.

Капсула легонько вздрагивает. Совсем легонько. Ракеты отходят от корпуса почти нежно – это хорошо на учебных пусках, но совершенно неуместно сейчас! Нежное, бессильное оружие. На нас прет танк, а мы вышли против него с розами без шипов…

Это не бой. Это расстрел мишеней, бесстрастный и методичный. Кончатся ли когда-нибудь у чужака его плазмоиды? На экране я вижу, как первая волна атаки расплескивается мелкими брызгами. Уцелевшие пилоты пытаются увести свои капсулы, чужак бьет влет и капсулы, и ракеты. Нет, уже только одни ракеты… А ведь не успеет, их многовато даже для него… Если он останется на месте, то…

Он не остается на месте. Маневр его молниеносен и безупречен. Никто из нас не выдержал бы такой немыслимой перегрузки. Часть ракет попросту теряет цель, некоторые пытаются следовать за ней, но немногим это удается – щадя конструкцию, срабатывают ограничители допустимых перегрузок. Лишь три-четыре ракеты продолжают идти прямо на чужака – он шутя сжигает их. Ярко вспыхивает и окончательно гаснет экран переднего обзора.

Он разумен, этот чужак, и правильно выстроил приоритеты. Во-первых и в-главных, уцелеть самому. Во-вторых, уничтожить нападающих. В-третьих, вычистить то, что прорвалось за барьер и уже никому не угрожает, – но потом, после боя.

Теперь нет ни первой, ни второй волны атаки. Есть собачья свалка и исчезающие строки с фамилиями пилотов на моем экране. Правда, сзади подходят четыре лазерные платформы, и чужаку пока не до них…

Несколько капсул удирают. Штабу эскадры тоже пока не до них, у лазерных платформ есть куда более важная цель. Что ж… у трусов появился призрачный шанс спастись, протянуть свои дни до трибунала на Церере.

Почему-то я не чувствую гнева.

Ядерная вспышка между мной и чужаком. Это не самоликвидация промахнувшейся ракеты – они самоликвидируются без срабатывания боеголовки, – это перезахват цели. Мы бьем сами себя. Гаснут фамилии: Милославский, Дю-тертр, Штольц…

– Ти-и-и-им!!!

Легко сказать: подойти на дистанцию телепортации. Как?! Если бы эта инопланетная тварь с пяток минут постояла на месте!

Мбога, Расплюев, Мелехов, Форсайт…

– Есть!!! – победный вопль.

Локатор фиксирует вспухающий волдырь ядерной плазмы бок о бок с чужаком – через две секунды чужак выскакивает из него, как протуберанец из маленького солнца. Вернее, как опаленный обалдевший заяц из степного пожара. Он больше не стреляет!

– Джо, Мустафа! – кричу я. – Разворот, торможение!

Сейчас моим ведомым придется куда тяжелее, чем мне: лишь моя капсула оснащена всем необходимым для автоматического сближения с целью после ее захвата. Но ребятам и не надо в точности повторять мои маневры – их функция лишь отвлекающая. Две мишени страхуют третью.

Чужак не стреляет. Быть может, его уже полосуют импульсы гамма-лазеров с приблизившихся платформ? Не вижу, ничего не вижу… Мягкий загубник налился свинцом и норовит сломать мне зубы. Вкус крови во рту. Тьма.

Меня вдавливает в кресло так, что каждая складочка летного комбинезона на спине причиняет мучительную боль. Что с того, что кресло – анатомическое? Ни на складочки, ни на мою сбрую с оружием оно не рассчитано. А лицо – как кисель. Я снова вижу, но нерезко – перегрузкой деформированы глазные яблоки. Дикий форсаж. Минута. Две минуты. Три…

Теперь, даже если меня не сожжет чужак, если моя капсула не развалится от нагрузок на конструкцию, я уже не попаду живым на Цереру. Мне просто не хватит топлива на порядочный разгон. Через несколько суток я начну задыхаться, потом – конец.