Саймон Грин - Восход Голубой Луны

Крестьяне посмотрели на короля, потом друг на друга.

«И это все?», спросил крестьянин помоложе, выходя вперед и становясь рядом с Медоком Торном. «Мы прошли весь этот путь, воюя с грабителями, бандитами и созданиями мрака, бросив незащищенными наши семьи и наши фермы, только для того, чтобы услышать, что вы ничего не можете для нас сделать?»

«Извините меня», сказал король Джон.

Молодой крестьянин шагнул вперед, сжимая кулаки, но Торн схватил его за руку и оттащил назад. «Хватит! Оставьте короля, он сказал свое слово. Он мог бы солгать, сказать нам, что все в полном порядке, но он этого не сделал. Он сказал правду. Нам она может не понравиться, но теперь мы по крайней мере знаем, где стоим.»

«Да», сказал молодой крестьянин. «Мы это знаем.» И отвернулся, чтобы никто не увидел, как он плачет.

Торн отпустил его и смущенно посмотрел на короля. «Он не хотел оскорбить вас, Сир. Он не в себе после того, как потерял из-за демонов жену и обоих детей.»

«Я делаю все, что могу», сказал король.

«Мы понимаем», сказал Медок Торн. «Извините, что потревожили вас, ваше величество, ясно, что у вас есть и другие заботы, кроме наших. Если вы прикажите своим людям подобрать нам немного оружия, то поутру мы направимся назад в Березняк.»

«Да», сказал король. «Я выделю несколько стражников, чтобы эскортировать вас несколько первых миль.»

«Нет, спасибо», вежливо отказался крестьянин. «Думаю, мы справимся сами.»

Он коротко поклонился, повернулся и покинул Двор. И один за другим крестьяне кланялись своему королю и уходили. Король Джон сидел на троне и в свой черед кивал каждому крестьянину. Неприкрытая жалость в их глазах, глядящих на него, жалила его больше чем все то, что они могли бы сказать.

Они проложили свой путь сквозь тьму, чтобы добраться до него, они защитили его от ландграфов, но когда обратились к нему за помощью, он ничего не смог им предложить в ответ. Он подвел их, и все же они простили его, потому что он был их королем. Несмотря на все горести, в их сердцах еще осталось место для жалости к тому, во что он превратился: к усталому старику, который не справляется. Один за другим крестьяне покидали Двор и король следил, как они уходят, зная, что с первым утренним светом они пустятся в обратную дорогу, направляясь домой, чтобы умереть вместе с семьями. Последний крестьянин тихонько затворил за собой двери, однако звук отдался в пустом Дворе, словно он хлопнул ею.

«Ваше величество», произнес один из стражников и король жестом приказал ему молчать.

«Идите за крестьянами», отрывисто приказал он. «Оба. Найдите им помещение на ночь и пусть Сенешаль выдаст им то оружие, которое они выберут. Потом разыщите командира королевской стражи и скажите, что я хочу его видеть. Передайте моему сыну, что я встречусь с ним и Джулией, когда буду готов, но не раньше. Теперь отправляйтесь за крестьянами. Живо!»

Стражники быстро поклонились и молча покинули Двор.

Король Джон откинулся на спинку трона и оглядел свой пустой Двор.

Снаружи наступила ночь и тьма давила в витражные окна. Многосвечные светильники распространяли по Двору золотистое свечение, ревущее пламя сверкало в гигантских каминах, но среди стропил уже копились тени, а в ночном воздухе ощущался такой пронзительный холод, которого не мог рассеять простой огонь. Король мрачно осмотрелся, пытаясь увидеть свой Двор глазами крестьян. Тихий ужас наполнил его, когда впервые за долгое время он увидел Двор таким, каков он есть, а не таким, к которому привык. Паркетный пол не натирали целыми месяцами, портреты и гобелены почернели и потускнели от дыма каминов, и даже мраморное возвышение, на котором стоял его трон, потрескалось и кое-где откололось. И над всеми этими внешними свидетельствами упадка витало ощущение старости, чье время прошло. Лесной Двор уже был древним, когда король Джон впервые взошел на трон, но никогда прежде он не казался в его глазах таким выцветшим и изношенным. Как и многое другое, Двор распадался на части постепенно, с течением лет, а король просто не обращал на это внимания.

«Как же дошло до такого?», – подумал король, хватаясь за потрепанные отвороты своей горностаевой мантии. Он всегда старался ради своего королевства, делая все, что от него требовалось. У него был добрый брак и они были счастливы вместе, пока болезнь не отобрала ее от него двадцать один долгий год назад. Король Джон устало вздохнул, вспоминая. Его первый настоящий урок королевского достоинства. Вначале все казалось таким простым: простуда после летнего купания. Но потом простуда превратилась в лихорадку, а лихорадка стала чем-то еще худшим. Под конец она лежала в своей постели с исхудавшим лицом, мотая головой по пропитанной потом подушке. Снова и снова она кашляла ярко-красной кровью, долгие болезненные спазмы корчили хрупкое тело. Все долгие дни и долгие ночи король Джон сидел у ее постели, держа ее за руку, но она уже не сознавала его присутствия. По его зову прибыли врачи, священники и маги, но никто их них не мог спасти ее, и в конце концов, несмотря на всю свою мощь, король мог только сидеть у ее постели и смотреть, как его возлюбленная медленно умирает.

Король Джон сидел на своем троне и смотрел на пустой Двор. Он всегда старался. Воевал в битвах за королевство, защищал Страну от врагов, и все ради чего? Чтобы в одиночестве сидеть в пыльном Зале, где звучит только эхо, и сознавать, что всех его усилий оказалось недостаточно.

В прихожей Харальд и Джулия смотрели друг на друга и спорили шепотом, ожидая зова короля.

«Слушай, Джулия, ты просто выйдешь за меня замуж. Все уже устроено.»

«Нужно все расстроить, черт побери!»

«Контракт уже подписан.»

«Не мной!»

«Твоя подпись не обязательна», спокойно сказал Харальд. «Как и твое согласие.»

Он отпрянул в последний миг и кулак Джулии скользнул только по волосам.

Пока принцесса обретала равновесие, Харальд, проявляя разумную предосторожность, сделал шаг назад. Пребывание рядом с Джулией больше повлияло на его бойцовые рефлексы, чем все годы тренировок с Защитником вместе взятые.

«Джулия, мы уже говорили обо всем прежде. Брак будет заключен безотносительно к тому, что мы чувствуем. Почему бы тебе просто не смириться с фактом и не наслаждаться жизнью?»

Джулия в упор смотрела на него. «Слушай, Харальд, я хочу сказать это раз и навсегда, поэтому слушай внимательно. Я тебя не люблю. Ты мне не нравишься. У меня к тебе так же мало чувства, как к тому, что каждое утро выгребают лопатами из конюшен. Я за тебя не выйду, даже если альтернативой будет лепрозорий. Ты понял?»

«Когда мы поженимся, ты меня полюбишь», самодовольно сказал Харальд.

Джулия лягнула его в голень. Некоторое время Харальд прыгал на одной ноге, ругаясь шепотом, чтобы не рассердить отца. Он научился уклоняться от ударов руками, однако пинки еще пропускал.