Кэтрин Куртц - Шахматная партия Дерини

Бронвин рассмеялась, встала, оправила платье и снова вытерла глаза.

– Идем. Я уже перестала жалеть себя. Нам нужно торопиться, иначе мы опоздаем к обеду.

Кевин поднялся на ноги, потянулся, обнял Бронвин.

– Знаешь, что?

– Что? – она обхватила его шею руками и нежно смотрела на него снизу вверх.

– Мне кажется, что я люблю тебя.

– Да? Это очень странно.

– Почему?

– Потому что мне тоже кажется, что я люблю тебя, – засмеялась она.

Кевин тоже засмеялся. Он наклонился к ней и крепко поцеловал.

– Это хорошо, что ты сказала мне об этом, девочка, – сказал он, когда они выходили из часовни. – Потому что через три дня ты будешь моей женой.

А недалеко отсюда в маленькой комнатке архитектор Риммель лежал в своей постели и смотрел на маленький портрет в медальоне. Он не мог оторваться от этого портрета, с которого с призывным блеском в глазах и шаловливой полуулыбкой смотрела на него неотразимая женщина.

Завтра же он пойдет к вдове Бетане. Он покажет ей этот портрет. Он скажет этой святой женщине, что должен завоевать любовь Бронвин, иначе ему придется умереть. И отшельница совершит чудо – эта красавица будет принадлежать ему, Риммелю.

В утреннем полумраке на одной из глухих улочек Копота стоял Дункан с тремя лошадьми, дожидаясь кого-то. Последний раз он проверил упряжь лошади, поправил шпоры и потрепал лошадь по холке.

В левой руке Дункан держал поводья лошади Аларика, которого все еще не было. Лошадь Моргана резко дернула головой, как бы вздрогнув от холода и сырости. Накидка, закрывавшая кожаное седло от дождя, чуть не упала, когда лошадь в нетерпении переступила с ноги на ногу.

Задрожавшая вьючная лошадь, нагруженная тюками с мехами и кожами, вопросительно подняла голову и, увидев, что все спокойно, снова задремала.

Дункану уже надоело ждать. Дождь, который начался еще днем, лил всю ночь, которую Дункан провел в тревожном полусне в задней комнате небольшой лавчонки. И вот посыльный сказал, что Аларик уже идет и скоро будет здесь. Так что Дункан стоял на дожде и ждал.

Грубый кожаный плащ он застегнул до самого подбородка, ворот поднял, а капюшон надвинул насколько возможно, чтобы укрыться от дождя и ледяного ветра. Холод кольчуги Дункан ощущал даже сквозь шерстяную фуфайку, надетую под нее. Он подул на пальцы, переступил с ноги на ногу и поморщился, услышав, как в сапогах чавкает вода.

Сколько еще можно ждать Аларика? И тут, как по команде, в доме напротив открылась дверь, и высокая, затянутая в кожу, фигура показалась на пороге. Аларик быстро сбежал с крыльца, подошел и ободряюще похлопал Дункана по плечу. Затем взглянул на свинцовое, затянутое тучами небо.

– Прости, я задержался, – сказал он, стягивая накидку с седла и тщательно протирая его от просочившейся воды. – Все спокойно?

– Да, все хорошо, если не считать сырых ног, – ответил Дункан шутливо, тоже протер седло и уселся на коня. – Но от этого нет лекарства. Что тебя так задержало?

Морган проверил подпругу.

– Совещание затянулось. Ведь если Варин узнает, что мы уехали, он тут же нападет, и у Гамильтона будет много хлопот. Поэтому я хотел бы, чтобы наш отъезд совершился тайно. Все должны думать, что герцог и его исповедник уединились в глубинах замка. Герцог должен очистить свою совесть от тех грехов, которые он совершил со времени последней своей исповеди.

– Очистить свою совесть от грехов! – хмыкнул Дункан.

Его кузен уже вскочил в седло.

– А ты думаешь, кузен, что я не хочу попасть в царство небесное?

– с улыбкой спросил Морган, проверяя, надежно ли привязана вьючная лошадь, и трогая свою лошадь вперед, догоняя Дункана.

Дункан улыбнулся ему:

– Да нет. Так мы уезжаем или нет из этого гнилого места?

– Конечно, – ответил Морган. – Едем. К заходу солнца мы должны быть в старом монастыре Святого Неота, а до него целый день езды даже при хорошей погоде.

– Великолепно, – пробормотал Дункан, когда они двинулись в путь по пустынным улицам Корота. – О таком путешествии я мечтал всю жизнь.

А несколькими часами позже и за много миль от них Риммель карабкался на каменную скалу, которая возвышалась на западе от Кулди.

Утро в этой горной стране было холодным и ветренным. В воздухе даже мелькали снежинки, хотя солнце было уже высоко. Однако Риммель, ощущавший нечто большее, чем трепет перед встречей со старухой, вспотел, несмотря на холод. Полотняный мешок, который висел у него на плече, с каждым шагом становился все тяжелее. Лошади, оставленные в долине, жалобно ржали, но Риммель заставлял себя забираться все выше.

Его нервы были натянуты. Он провел долгую бессонную ночь, доказывая себе, что ему нечего бояться, что не следует трепетать перед этой старухой по имени Бетана, что она вовсе не похожа на женщину, чья магия коснулась его много лет назад. И все же…

Риммель вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда почти двадцать лет назад он и другой мальчик залезли в сад старой Эльфриды, чтобы наворовать фруктов. Они оба знали, что все ее считают ведьмой, что она ненавидит всех, кто приближается к ее маленькому участку. Они часто слышали ее злобные бормотания, когда проходили днем мимо ее сада. Но они были уверены, что не попадутся, что ночью им удастся провести старуху.

И вот ночью в саду перед ними появилась старая Эльфрида, вокруг ее головы светился фиолетовый ореол, в руках – молния, от ослепляющего света и обжигающего жара которой Риммель и его товарищ в беспамятстве бежали со всех ног.

Они убежали, и старуха не преследовала их. Но на следующее утро, когда Риммель проснулся, его волосы были совершенно белыми и ничто не помогло изменить их цвет.

Его мать была в ужасе. Она подозревала, что к этому приложила руку старуха-колдунья. Однако Риммель всячески отрицал то, что он этой ночью выходил из дома. Он говорил, что вечером пошел спать, а утром проснулся с белыми волосами – ничего больше.

А вскоре старуха Эльфрида уехала из деревни навсегда.

Риммель задрожал от холодного воздуха. Он старался унять спазмы в желудке, которые начинались всегда, когда он вспоминал ту ужасную ночь.

Бетана была ведьмой, которая делает то, за что ей платят. А если она посмеется над просьбой Риммеля? Или потребует цену, которую Риммель не сможет заплатить? Или еще хуже.

Предположим, Бетана – злая колдунья. Предположим, она захочет обмануть его. Дать ему не то зелье или амулет? А, может, через много лет решит, что плата была недостаточной, и нашлет порчу на Риммеля, на лорда Кевина или даже на саму Бронвин?

Риммель содрогнулся и заставил себя отбросить эти мысли. Это уже просто истерика. Он тщательно расспросил всех, кого мог, о Бетане, поговорил с теми, кто пользовался ее услугами. Не было никаких оснований думать, что она что-то другое, чем просто старая безобидная отшельница, которой иногда удавалось помочь людям, обращавшимся к ней. А кроме того, ведь она – единственная надежда Риммеля, если он хочет получить женщину, которую любит больше жизни.