Сергей Лукьяненко - Пограничное время

– Был в одной больничке, пока приема ждал – все прейскуранты перечитал, – не подозревая западни, продолжал Лас. – А у них там все серьезно, делают титановые протезы взамен утраченных конечностей. Кости берцовые, суставы коленные и тазобедренные, челюсти... Заплатки на череп вместо потерянных костей, зубы, прочая мелочь... Я достал калькулятор и посчитал, сколько стоит полностью заменить себе все кости. Оказалось – один миллион семьсот тысяч баксов. Но я думаю, что на таком оптовом заказе можно получить хорошую скидку. Процентов двадцать—тридцать. А если убедить врачей, что это хорошая реклама, так и в пол-миллиона можно уложиться!

– Зачем? – спросил я. Спасибо парикмахеру, волосы у меня дыбом не встали – нечему было вставать. – Так интересно же! – объяснил Лас. – Представь, надо тебе забить гвоздь! Ты размахиваешься и бьешь кулаком по гвоздю! И он входит в бетон. Кости-то титановые! Или тебя пытаются ударить... Нет, конечно, имеется ряд недостатков. Да и с искусственными органами пока плохо. Но общее направление прогресса меня радует. Он налил еще по рюмке. – А мне кажется, что прогресс – в другом направлении, – продолжил я гнуть свою линию. – Надо полнее использовать возможности организма. Ведь сколько удивительного в нас скрыто! Телекинез, телепатия... Лас погрустнел. Я тоже так мрачнею, наталкиваясь на идиота. – Ты мои мысли прочесть можешь? – спросил он. – Сейчас – нет, – признался я. – Я думаю, что не надо придумывать лишних сущностей, – объяснил Лас. – Все, что человек может, давно уже известно. Если бы люди могли читать мысли, левитировать и прочую ерунду творить – имелись бы тому свидетельства. – Если человек вдруг овладеет такими способностями, то он будет таиться от окружающих, – сказал я и посмотрел на Ласа сквозь Сумрак. – Быть настоящим Иным – значит, вызывать зависть и страх окружающих. Ни малейшего волнения Лас не обнаружил. Только скептицизм. – И что же, чудотворец не захочет любимой женщине и детишкам такие же способности обеспечить. Постепенно они бы нас вытеснили, как биологический вид. – А если особые способности не передаются по наследству – спросил я, – Ну, или не обязательно передаются. И другому их передать тоже нельзя? Тогда будут независимо существовать люди и Иные. Если этих Иных немного, то они начнут таиться от окружающих...

– Сдается мне, что ты ведешь речь о случайной мутации, которая приводит к экстрасенсорным способностям. – рассудил Лас. --– Но если эта мутация случайная и рецессивная, то никакого интереса для нас она не представляет. А вот титановые кости тебе уже сейчас можно вмонтировать! – Не надо, – буркнул я. Мы выпили. Лас мечтательно произнес: – Все-гаки есть что-то в нашей ситуации! Огромный пустой дом! Сотни квартир – и в них живет девять человек... если вместе с тобой. Что тут можно творить! Дух захватывает! А какой фильм можно снять! Вот представь себе клип – роскошные интерьеры, пустые рестораны, мертвые прачечные, ржавеющие тренажеры и холодные сауны, пустые бассейны и затянутые пленкой столы в казино. И по всему этому великолепию бредет молоденькая девочка. Бредет и поет. Неважно даже, что. – Снимаешь клипы? – насторожился я. – Да нет... – Лас поморщился. – Так... разок одной знакомой панковской группе помог клип снять. Его по МТВ прокрутили, но потом запретили. – А что там было ужасного? – Ничего особенного, – сказал Лас, – Песня как песня, совершенно цензурная, даже про любовь. Видеоряд был странный. Мы его снимали в больнице для лиц с нарушениями двигательных функций. Поставили стробоскопы в зале, включили песню «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня» и позвали больных – танцевать. Они и танцевали под стробоскоп. Как могли. А потом на эту картинку мы новый звуковой ряд положили. Очень стильно вышло. Но показывать это и впрямь нельзя. Нехорошо как-то. Я представил себе «видеоряд» – и меня передернуло. – Плохой из меня клипмейкер, – признался Лас. – Да и музыкант... Один раз мою песню по радио прокрутили, глубокой ночью, в передаче для всяких отморозков. Что ты думаешь? Тут же позвонил на радио известный композитор, сказал, что он всю жизнь своими песнями учил людей доброму и вечному, но эта, единственная песня перечеркнула труд всей его жизни... Вот ты вроде одну песню услышал – она плохому учит? – По-моему, она издевается, •– сказал я. – Над плохим. – Спасибо, – грустно сказал Лас. – Но ведь в чем беда – многие не поймут. Решат, что это всерьез. – Так решат дураки, -~ попытался я утешить непризнанного барда. – Так их-то больше! – воскликнул Лас. – А протезы головы пока несовершенны... Он потянулся за бутылкой, разлил водку, сказал:

– Ты заходи, если снова понадобится, не смущайся. А потом я тебе ключ от одной квартиры на пятнадцатом этаже достану. Квартира пустая, но унитазы стоят. – Хозяин против не будет? – усмехнулся я. – Ему уже все равно. А наследники все никак поделить площадь не могут.

К себе я вернулся в четыре утра. Слегка пьяный, но на удивление расслабившийся. Все-таки настолько иные люди встречаются нечасто. Работа в Дозоре приучает к излишней прямолинейности. Этот не курит и не пьет, он хороший мальчик. А этот ругается матом, он плохой. И ничего не поделать, нас в первую очередь интересуют именно такие: хорошие – как опора, плохие – как потенциальный источник Темных, Но то, что люди бывают очень разными, мы как-то забываем... Бард об Иных ничего не знал– В этом я был уверен. И если бы мне довелось вот так посидеть полночи с каждым обитателем «Ассоли» – я составил бы точное мнение о каждом. Но подобных иллюзий я не строил. Не каждый предложит войти, не каждый станет разговаривать на отвлеченные темы. А ведь кроме десяти жильцов есть еще сотни людей обслуживающего персонала – охранники, сантехники, рабочие, бухгалтеры. Мне не хватит никаких разумных сроков, чтобы проверить всех! Умывшись в душевой кабине – в ней нашелся какой-то странный шланг, из которого можно было струйкой пускать воду, – я вышел в свою единственную комнату. Надо поспать... а завтра с утра попытаться придумать новый план.

– Привет. Антон, – донеслось от окна. Я узнал голос. И мне сразу стало тоскливо. – Доброй ночи, Костя. – сказал я. Как-то неуместно прозвучало слово «доброй». Но пожелать вампиру злой ночи было бы еще глупее. – Могу я зайти? – спросил Костя. Я подошел к окну. Костя сидел на подоконнике спиной ко мне свесив ноги вниз. Он был совершенно голый. Будто сразу демонстрировал – не по стене влез, а прилетел к окну огромной летучей мышью. Высший вампир. В двадцать с небольшим лет. Способный мальчик... – Думаю, что нет, – сказал я. Костя кивнул и не стал спорить. – Как я понимаю, мы делаем одно дело? – Да.

– Это хорошо, – Костя повернулся, белозубо улыбнулся. —приятно с тобой работать. А ты и впрямь меня боишься? – Нет. – Я многому научился, – похвастался Костя. Совершенно по-детски. – Ты не научился, – поправил я его. – Ты многое украл. Костя поморщился: – Слова. Обычная Светлая игра словами. Вы позволили – я взял. Какие претензии? – Будем пикироваться дальше'? – спросил я. И поднял руку, складывая пальцы в знаке Атон, отрицании неживого. Давно собирался проверить, работают ли древние северо-африканские заклятия на современную российскую нечисть. Костя с опаской посмотрел на незавершенный знак. То ли знал о таком, то ли повеяло Силой. Спросил: – А тебе разрешено демаскироваться? Я с досадой опустил руку: – Нет. Но я могу и рискнуть. – Не надо. Скажешь – сам уйду. Но сейчас мы делаем одно дело... надо поговорить. – Говори, – подтаскивая к окну табуретку, сказал я. – Значит, не впустишь? – Не хочу оказаться ночью наедине с голым мужиком, – усмехнулся я. – Мало ли чего подумают. Излагай. – Как тебе собиратель футболок? Я вопросительно посмотрел на Костю.