Элеонора Раткевич - Меч без рукояти

Хэсситай помотал головой.

– Нет… я… я забыл… то есть я не знал… но ведь это не важно.

– Правда твоя, – кивнул рыболов. – Хорошему рыбаку удочка ни к чему, верно?

– Но я тороплюсь, – выдавил Хэсситай. Ничего подобного он не ожидал и порядком подрастерялся.

– Куда? – Рыболов повел рукой; движение его было удивительно округлым. – Куда можно спешить, когда ловишь рыбу? Рыба торопливых не любит.

– Но я не буду ловить рыбу, – растерянно произнес Хэсситай.

– Не будешь? – удивился рыболов. – Зачем же ты тогда пришел?

– Обрести имя и зверя, – отчеканил Хэсситай. Эти слова он запомнил хорошо. Наставник часто твердил ученикам, что не знает и не может знать, кого они встретят и с чем столкнутся, проходя Посвящение, – но их непременно спросят, зачем они явились, и ответ нужно дать подобающий. Обрести имя и зверя. Эти слова Хэсситай повторял так часто, что они слетели с его уст как бы помимо воли.

– Зверя? – усмехнулся рыболов. – Тут всех зверей – только ты да я.

У Хэсситая в глазах потемнело. Безымянные нередко рассказывали друг другу страшные байки о Посвященных и Посвящении. Истории о бедолагах, так и не повстречавших своего боевого зверя, своего потустороннего наставника, были среди них в большом ходу. Хэсситай и сам с удовольствием пересказывал эти душераздирающие повествования мальчикам помладше. Но ни одного воина, лишенного зверя-покровителя, ему среди Ночных Теней встречать не доводилось. Неужели это не досужие вымыслы? Неужели такое может случиться? Неужели такое может случиться с ним?

– Не может быть! – вырвалось у него. – Они, наверное, где-то прячутся…

Рыболов пожал плечами.

– А вы хорошо искали? – донельзя несчастным голосом спросил Хэсситай.

– Не искал, – невозмутимо ответил рыболов. – И тебе не советую. Сам ведь знаешь: если искать то, чего нет, обязательно наткнешься на то, чего не искал. На что-нибудь ненужное.

– Но мне очень нужен зверь, – попытался возразить Хэсситай.

– А ты ему? – поинтересовался рыболов. – Если ты ему нужен он и сам тебя найдет. Объявится через недельку-другую. Если это твой зверь, ты узнаешь его сразу. И незачем тебе совать свой нос под все лопухи придорожные. А если ты ему не нужен, тем более незачем. Ты его не найдешь.

Он поддернул сползающую штанину.

Недельку-другую… что ж, в этом есть свой резон. Вот, наверное, почему Посвященные не сразу называют своего зверя. Вот почему так долог срок очищения после обряда. Наверняка иным воинам их зверь явился не сразу, а погодя, во время очистительного поста… но вправе ли Хэсситай надеяться на такое чудо?

А может, в этом и состоит последнее испытание? Проявит он упорство – или малодушно отступится?

– Я все-таки пойду поищу, – решительно заявил Хэсситай.

– Рыбу, значит, ловить не будешь? – разочарованно вздохнул рыболов. – Ну что ж, иди, коли так торопишься.

Хэсситай сделал шаг. Рыболов посмотрел на него, укоризненно покачал головой, взялся за ветку кустарника, сильно дернул – и у Хэсситая внезапно землю потянуло из-под ног. Он пошатнулся, вскинул руки, пытаясь удержать равновесие, но все же упал… и его ладони глухо стукнули о деревянный пол.

Мастер Хэйтан подошел к нему и помог сесть.

– Наконец-то ты очнулся, – сказал Хэсситаю наставник. – Я уже, честно говоря, беспокоиться начал.

В этот миг Хэсситаю было не до раздумий: руки-ноги словно кипятком налились, в голове звенит… в обморок бы от слабости не хлопнуться. Но впоследствии он размышлял не раз: а что случилось бы, останься он половить рыбу? Возможно, его зверь уже тогда вышел бы на бережок полакомиться уловом… а возможно, Хэсситай на веки вечные остался бы у ручья… а может, и что похуже? Ответа он не знал, как не знал его и Хэйтан, которому ученик, как и велит обычай, поведал о пережитом во время Посвящения все, кроме одного – удалось ли ему встретить своего зверя: об этом расспрашивать не принято. Но о звере мастер Наставник как раз и не расспрашивал: довольно уже и того, что Хэсситай встретил человека… право же, есть о чем призадуматься.

Спящие дышали так тихо, что человек несведущий принял бы их за мертвых. Человек пятнадцать лежат и видят сны – и хоть бы чье дыхание превратилось в храп или хотя бы в уютное сонное посапывание. Хэсситай позволил себе вздохнуть только мысленно: настоящий вздох прозвучал бы в молчаливой ночной темноте наподобие грохота.

Хэсситаю не спалось. Он не раз и не два расслаблял тело до плавной текучей мягкости, шептал мысленно слова, заставляющие уснуть раньше, чем окончишь их произносить. Бесполезно. Дух его не был спокоен. А когда душа мятется, даже сонное зелье, одна щепоть которого и слона заставит храпеть во весь хобот, и то не усыпит, хоть ты целую горсть этого снадобья в рот запихай.

Вокруг Хэсситая спали невесомым чутким сном его сверстники и годки. Те, с которыми он так недавно вместе проходил первое, юноское еще Посвящение и наречение имени. Те, чья кровь стала его кровью во время священного таинства. Сотаинники. Собратья.

Сотаинники, как бы не так.

Хэсситай на Посвящение надеялся люто, свирепо надеялся. Очень его измаяло одиночество. Чужой он здесь. И всегда был чужим. Эти аони родились здесь, знали друг друга с первых дней жизни, с первых шагов. Хэсситай пришел в клан восьми лет от роду. Наскочил ветер ни с реки, ни с поля. Посторонний. Чужой. Да не просто чужой – другой. Как говорится, собачий рог, олений коготь. Глупо, наивно было надеяться, что рог приживется на собачьей голове. Не место ему там. Но Хэсситай надеялся. Надеялся вопреки очевидному. Вопреки всей той враждебности, которой встретили его ровесники.

В первый же день его избили – деловито, молча и жестоко. И совершенно равнодушно. Просто чтоб поучить стороннего паренька уму-разуму. Уличная шпана измолотила бы его в кровь, но эти мальчики хорошо знали, как бить и убивать, не оставляя следов, даром что ни один не был старше Хэсситая. Уже знали. Мастер-наставник отнял его обеспамятевшим от боли, но на теле Хэсситая не было ни единого синяка. Если к утру он бы помер от побоев, мальчишки могли бы гадать вслух, отчего сподобился ноги протянуть новый парнишка – такой вроде крепкий на вид, хоть и заморенный немного, а вот поди ж ты… Всыпал им тогда мастер так, что аж звенело. И новичка бить запретил.

Это было хуже всего.

Если бы мальчишки продолжали его бить время от времени… ну что ж, он бы то ли помер, то ли нет. Помер бы – так есть ли ему зачем жить. А выжил – так стал бы для них если и не своим, то хотя бы и не совсем чужаком. Сами-то они друг дружку бивали не раз, и старшие в их разборки встревали редко: насажают сопляки себе синяков поперек ребер, так крепче будут. Это после Посвящения драться нельзя. Позорная смерть ожидает посмевшего поднять руку на своих. Так ведь до Посвящения никто никому не свой. И именно в жестоких мальчишеских драках и выделяются свои, которые будут проходить Посвящение вместе.